– Расследование. – бездушно процедил мент с не менее фальшиво скрываемым сарказмом и понимая, что все понимают всё, продолжил спектакль досмотра.

– А позвольте поинтересоваться, – медвежонок прищурился, почёсывая бородку, словно в голове его появилась интересная мысль, и он, не дожидаясь позволения, вклинил её, будто пытался развеять скуку – Для меня этические принципы ведения расследования – открытый космос, где я – пу-у-уф! – он издал звук, похожий на взрыв фейерверка – Блуждаю без навигации, но я слышал, что для вывоза преступников, вот как у Вас сейчас, требуется особенный ордер, кажется, или протокол, который, я не сомневаюсь, Вами всеполноправно соблюдаем, но, в порядке исключения, из простого любопытства, не могли бы Вы мне дать взглянуть на него?

«Тебя ебёт?» – так и говорило лицо мента, но он промолчал.

– Ведь какое удачное совпадение, представьте, я как раз пишу книгу и есть один вкусный момент, – не унимался тот – Сцена, так сказать. Я уже начал собирать для неё материал. Приходится общаться с людьми первой величины из высокопоставленных чинов: всё в дорогих кабинетах, при полной секретности, под дым дорогих сигар и первоклассный виски, всё как полагается. Возможно, и Вы, простой, честный боец с полей, сможете поделиться со мной чем-то, исключительно в рамках полнейшей фикции и безусловно творческой идеи, без какого-либо намёка на правдоподобность события. Я слышал, бывают такие случаи, когда некоторые представители власти, м-м-м… – он опять замялся в поиске выражения – Поступают совсем не так, как им положено. Ну, увлекаются, чего уж греха-то таить… Конечно же, ни в коем случае не воспринимайте мою любознательность как намёк, но все мы люди, и все созданы из эмоций. – он с сожалением развёл руками, поджав губы, как бы «увы» – Не кажется ли Вам, что, исключительно в качестве теории, невероятной разумеется, кто-то из Ваших коллег мог бы… скажем, увлечься? И, если допустить такую возможность, как бы поступили Вы? Отреагировали жёстким запретом, халатным неведением, профилактическим допущением или же уверенным соучастием? Опять же, только в качестве гипотетического материала для многообещающего бестселлера.

– Всего хорошего, до свидания. – полицейский забрал документы и развернулся.

– Ну постойте, постойте же! – яро воскликнул тот – Не скромничайте! Возможно, сейчас у Вас есть возможность стать прототипом ключевого характера блистательного романа. Такой типаж! Такая стать! Ну же!

Мент презрительно развернулся и двинулся обратно, унизительно демонстрируя, что он даже угрозы в этом человечке не наблюдает. Он глубоко недооценил выбор силы баланса, поставив самоуверенность превыше всего. Мужчину оказалось не так просто «закрыть». Он прытко открыл дверь и спрыгнул своими короткими ножками на дорогу.

– Ну хватит тут! —резко оборвал акт, в котором раздают реверансы и перешёл в наступление – Чёрт пойми, что за больное кино у вас в голове, и какого хера вы здесь вытворяете, мне насрать! И говоря «насрать», я не использую никакую ебучую метафору, а называю всю эту ситуацию больной, а Вас горсткой отморозков, которым пора лечиться и именно это я подразумеваю, когда хочу сказать, что всё происходящее тут «больное». Верните мне мои документы и снимите наручники с этого несчастного, он же у вас вот-вот дух испустит!

Его голос не был олицетворением мужественности, но звучал настойчиво. Этот человек не собирался отступать и закрывать глаза на беспредел. Ему было страшно и сердце билось, и руки вспотели и дыхание сбивало речь. Он боялся, но не собирался мириться, ибо силён не тот, кто не испытывает страха, а тот, кто, испытав его, бросается во мглу, зажмурив глаза, когда перед лицом ряды вражеских копий. Такие войны одни из самых опасных в бою. Страшнее них только отчаянные.

Но полицейский забыл об этом и беспечно направлялся к стае. И тогда он поплатился за своё эго. Очень ловко и проворно этот, казалось бы, безобидный медвежонок подскочил к Узурпатору и выхватил своей пухлой ручкой пистолет из расстёгнутой кобуры. Наставил ствол на мента. Да так умело ещё! Тот же лениво повернулся и даже рассмеялся пыльным смехом.

– В машину, клоун, пока не обоссали!

Мужчина сразу дал понять, что не лыком шит. – безапелляционно пальнул в ноги. Внезапный выстрел вспугнул гнетущую тишину и стал ознаменованием рассвета в беспробудном королевстве мрака. Давящее молчание сгустилось так сильно, что казалось вот-вот стёкла треснут от напряжения. Всё пошло не по садистскому плану. Упивающаяся привычным ей всесилием тьма местного действия попробовала нового персонажа своим липким языком, поняла, что он слишком трудная для неё субстанция не спеша стала уползать обратно в логово. Медвежонок разогнал её своим сиянием, написанным простотой подхода к жизни. Тем временем двое других ментов достали стволы и принялись бесполезно тыкать ими то в Лёшика, то в медвежонка, не понимая, что им делать, когда не по сценарию. Возмутитель спокойствия неизменно держал главаря на мушке.

Тот спокойно стоял. Он не пытался защититься. Не пытался изменить ситуацию. Он, как и прежде, напивался эмоцией момента. Изучал противника. Смотрел внимательно и пронзительно, склонив голову на один бок и так впивался глазами в представителя противовесной стороны жизни, что Лёше, наблюдавшему за всем со стороны, показалось будто это не человек, а затесавшийся в мир демон изучает людей. Он издевательски молчал, натягивая напряжение, как наматывая людей по жилам, а потом как разразится демоническим хохотом и, словно став самым большим на планете, жутко прогорланил:

– Ну и? Ну и? Что ты теперь будешь делать, насмешка? Ты же – ничто, ты же – пыль. Ты – обо-лочка, – проговорил он, максимально обнуляя значимость Человека, что было одним из излюбленных прямолинейных и самых эффективных приёмов его тёмного покровителя – Я чувствую, как ты потекла, сучка, – он сузил глаза и заговорил тише, вкидывая разряды пренебрежения в сознание оппонента – Ты ссышь передо мной, чуешь свою ничтожность сейчас. А я ведь тебя найду, ты знаешь об этом. Я приду к тебе в дом и стану смотреть тебе в глаза, пока я буду резать твоих близких на лоскуты. А когда их сознание перестанет фильтровать боль, я открою им новые грани агонии. И ты будешь видеть, ты будешь помнить в предсмертных судорогах, как кровь выливается из их обкромсанных тел. Ты всю жизнь будешь видеть их куски, их ошмётки. Как бесполезных собак я скрошу их в ведро и выброшу на асфальт. Вот и вся жизнь! – с этими словами он раскинул руки и, точно факел тьмы зажёг своей речью.