– Изволите оставаться господин офицер, али как? Мне ехать пора.

– Едем-едем, – взглянул на него Владимир, сконфуженно улыбнулся Оле и вскочил в коляску, обернулся – Оля плавно махнула ему рукой на прощание.

Дома было тихо. Антон, в одиночестве, заканчивал ужин.

– Где родители? – спросил Владимир, тоже присаживаясь к столу и чувствуя, что лицо его так и тянется в улыбку помимо воли.

– Гостят у кого-то, – ответил Антон, не отрываясь от еды.

Владимир придвинул к себе чистую тарелку, положил в неё из стоявшей на столе кастрюли варёную картошку, несколько кусочков ветчины, огурец, взял из корзины хлеб. В отсутствие старших Препятиных Алевтина накрывала стол без парадной строгости и церемоний, зная, что Антона это вполне устраивает, а Владимиру и вовсе было всё равно – лишь бы еда была съедобной.

– Ну, хвались, как прошло свидание? – спросил Антон и тут же, взглянув на брата, добавил: – Хотя, можешь не говорить: тобой сейчас можно квартиру вместо лампочки освещать: сияешь весь. Надеюсь, эта окрылённость и налёт глупости на твоём лице появились после того, как вы с Олей распрощались.

Владимир проигнорировал сарказм брата, вспомнил, что хотел отчитать его.

– Вообще-то, я хотел сказать тебе, что поступать так, как поступил ты – нехорошо.

– В противном случае, Володя, ты до конца войны ничего не предпринял бы, – Антон встал и отнёс свою тарелку на кухню, а когда вернулся, продолжил: – Так что поступил я очень даже правильно. Хоть ты, вероятно, и держал себя сегодня не самым лучшим образом: предполагаю, истуканом этаким, суетно думающим, что сказать и куда ступить, но это – ничего. Позже ты мне ещё «спасибо» скажешь.

Владимир нахмурился – его задевала проницательность брата, – но промолчал, вспомнив себя недавнего, как бы глядя со стороны, вынужденный согласиться с Антоном.

– Но Ольга – девушка очень неглупая, как мне видится, – продолжал Антон, отойдя от стола и устраиваясь в углу на старой софе с газетой, – думаю, не будет строга в оценках. И вообще, я тебе так скажу: коли суждено вашей встрече во что-то большее вылиться, то ускорение этого процесса с моей стороны на результат никакого существенного влияния не окажет. Только «суждено» не в каком-то там метафизическом смысле – ты же знаешь, я в эти глупости не верю – а в житейском…

Не зная, как более ясно закончить своё рассуждение, Антон замолчал и погрузился в чтение.

– А ты чего озадаченный такой? – спросил Владимир, заметив, что всегдашняя насмешливость брата сегодня больше походила на старческое брюзжание.

– Да так… рабочие на заводе шалят… – ответил Антон нехотя. – Пытаемся определить с управляющим, какая сволочь их науськивает…

– Я как раз сегодня перед прогулкой слышал на мосту разговор двух господ, стоявших рядом: на каком-то заводе Выборгской стороны вчера нешуточный митинг был, рабочие улучшения условий труда требовали и сокращения рабочего дня. Правда это?

– Правда, правда…

Алексей Алексеевич и Мария Александровна вернулись поздно. К их возвращению все уже спали. Только не Владимир. Он слышал, как родители в полутьме осторожно пробирались по квартире, стараясь не шуметь. Потом звуки их хождений и приготовлений ко сну стихли, и снова в квартире воцарилась ночная тишина. Но Владимир всё никак не мог уснуть. Он долго ворочался в постели с бока на бок, в конце концов, лёг на спину, и открыл глаза.

Всё это время он подробно прокручивал в памяти недавнее свидание с Олей. И теперь, немного поостыв, помня разговор с Антоном в столовой, пытался проанализировать своё поведение. «А ведь Антон прав: с чего это я так возликовал, с чего решил, что есть для этого основания? Пора бы уже становиться умней… Вот Антон никогда головы не терял, всё только отбрыкивался и скрывался от страдающих по нему барышень, а финалы всех его интрижек к более или менее приличному концу почти всегда приходилось приводить маме. Вот он, самый опасный и коварный момент: навыдумываешь сам себе Бог весть чего, а потом и глазом не успеешь моргнуть, как уже вляпался в безответную любовь – глупейшее и постыдное для мужчины положение».

Это «счастье» Владимир познал ещё на первом году учёбы в корпусе…

… Аня… Анна… Требовавшая называть её не иначе, как Аннет, старшая сестра гардемарина-однокурсника Сёмина Витьки. Познакомились на катке в масленичную неделю, и завертелось…

Воспоминания услужливо начали выплывать из памяти, одно за другим, как бусы на нитке – да и не так уж глубоко они залегли – и глаза её большие, смотревшие призывно и грешно, и чуть прохладные, ярко-алые губы; сдержанность на людях и такая соблазнительная податливость наедине, и те же, что теперь, бессонные ночи в мечтах и метаниях… И ведь всю дорогу какой-то таинственный голос тихо шептал, что опасная игра с Аннет затеяна, да только кто ж его слушает, голос этот, в такую пору?! Отмахнёшься, как от глупости какой-нибудь… А потом – распишитесь и получите: и взоры томные, уже другому предназначенные, и ссоры из ничего, и прохладца во встречах, и финальная фраза: «Мне, всё же, нужен другой мужчина…» Тьфу ты, чёрт! И ведь страдал же! Вот, что самое постыдное – страдал! Искал встречи, передавал записки через Витьку, хотел объясниться… Ах ты, господи, как же стыдно-то!

Владимир поморщился от этих воспоминаний, и похвалил себя за своевременно проявленную теперь, в случае с Олей, предусмотрительность, твёрдо наказав себе и впредь быть начеку.

Вдруг замечательная мысль осенила его, кажется, он нашёл противоядие: чтобы сохранить голову холодной, нужно смотреть на предмет обожания с другой стороны! Не восхищаться им нужно, а напротив, – поискать недостатки!

Владимир закинул руки за голову, лёг поудобнее. Так-так… Горда? Возможно, хотя… вряд ли, скорее – знает себе цену… Ну, так разве ж это недостаток?! Это – достоинство. Ладно… Бывает скрытна? Извините, а какой нормальный человек будет перед малознакомым собеседником выворачивать душу?! Слишком красива?.. Ну, это уж вовсе полнейшая чушь и нелепица, а не довод! Да ведь и не сама же она себя создала такой, – ну, повезло; ну, расщедрилась природа, бывает…

«Н-да-а, что-то с недостатками туго выходит… Не недостатки находятся, а оправдания моего восхищения, – заметил Владимир. – Итак, что имеем? Налицо: оглупление, разыгравшаяся фантазия и беспричинная радость… Втюрился! – обречённо заключил он. – Как есть – втюрился, самым пошлым образом. Что ж, зайдём с другого бока – ведь нужно же заснуть когда-нибудь!»

Владимир решил сместить фокус внимания с Оли: начал вспоминать таблицы убойных дальностей орудий германских кораблей, чтобы изъять из бессонницы пользу.