– Да, – непонимающе смотрел на него Владимир.

– Цветы для вашей дамы, – извозчик протянул букет Оле. – А это – вам, – он вынул из-за пазухи сложенный вчетверо листок и отдал его Владимиру.

– Спасибо, – пробормотал Владимир непонимающе.

Это была записка от Антона. «Меня не будет. Передай мои извинения Ольге и не упусти свой шанс показать себя с лучшей стороны: до конца твоего отпуска осталось мало времени, поэтому я решил посодействовать». Ниже была приписка: «Не благодари меня, не стоит».

Владимира так разозлила эта выходка брата, что губы его, побледнев, поджались в линию: он совсем не предполагал остаться с Олей наедине, не был готов к этому.

Он раздражённо смял в кулаке записку, сунул её в карман брюк, подумав, что дома выскажет Антону всё, что думает по этому поводу, от души.

С некоторым удивлением Владимир обнаружил всё ещё стоящего рядом извозчика. Тот как будто безразлично рассматривал свои грязные обкусанные ногти. Владимир догадался, что он ждёт денег. А ведь Антон заплатил – Владимир был уверен, – но не станет же он склочничать при Оле, что извозчик безошибочно и вычислил своим сметливым крестьянским умом.

– Премного благодарен, – сказал он, слегка подбросив в ладони весело звякнувшие монеты, и вернулся к лошади.

– Как это понимать? – спросила Оля, тоже удивлённая появлением необычного курьера.

– Цветы от Антона. Он просит вас извинить его: по служебной необходимости будет занят допоздна, – с ходу придумал оправдание для брата Владимир. – Так что, мы можем отправляться на прогулку сами.

Очередь подошла, Владимир купил билеты, подал Оле руку, помогая ей ступить с пристани на зыбкое, покачивающееся дно лодки, и сам легко перешагнул в неё с потёртой тысячами ног приступки.

Когда пассажиры (помимо Владимира и Оли была ещё семейная пара с двумя детьми) расселись, загребные – два матроса из учебного экипажа – навалились на вёсла. Рулевой, матрос из старослужащих, начал выводить лодку на середину Фонтанки.

Лодка приблизилась к Аничкову мосту, кишевшему людьми, – с воды это было особенно заметно, – и многие из них, улыбаясь, начали приветственно махать руками пассажирам лодки, дети особенно бойко. Оля, смеясь, помахала в ответ – детвора зашлась в восторге.

Первое время молчали. Владимир чувствовал себя стеснённо, не знал, с чего начать разговор. Он снова поругал про себя Антона, поставившего его в такое положение, потом вдруг улыбнулся сумасбродству брата.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила Оля.

– Извините, – встрепенулся Владимир, – это я так… своим мыслям…

– За что же извинять? Напротив, улыбайтесь: это более идёт вам. А то я уж решила, что вы всегда такой серьёзный и задумчивый. Оказывается, нет… Признаться, недолюбливаю мрачнодумцев.

– За что же? – усмехнулся Владимир. – Человек ведь таков, каков он есть. К сожалению, он не выбирает своей природы.

– Но он может на неё влиять… По-моему, нужно просто умерить свои требования к миру и научиться видеть и ценить всё то хорошее, что есть в нём, даже в мелочах. В суете люди совершенно не замечают того, что у них перед глазами: прекрасного дня, как сегодня; улыбки прохожего; того, что они живы и здоровы, наконец.

– Из всего перечисленного последнее должно было бы обрести особенную ценность в последние два года, – заметил Владимир.

Розовые пятна проступили на щеках Оли: возможно, этот её довод действительно прозвучал чересчур категорично и легкомысленно теперь, когда Европу потрясала ужасная своими масштабами и размахом, доселе невиданная война.

Владимир же пожалел, что так грубо и глупо свернул разговор в эту плоскость и, чтобы сгладить неловкость, искренне сказал:

– Наверное, вы правы. К тому же, что от добродушных людей обществу гораздо больше пользы: они даже скандалы и драки оттягивают до последнего, а уж войн не развязывают никогда…

Оля ничего не ответила.

– А где вы работаете, кстати? – спросил Владимир, осторожно нарушая возникшее молчание. – Вчера Пётр Сергеевич сказал, что к лодочной станции вам не придётся идти далеко.

– Я работаю в книжном магазине Ивана Сергеевича Соловьёва, неподалёку от перекрёстка Невского и Садовой.

– Любите книги?

– И книги люблю, и вид из магазина нравится. Я вообще очень люблю наш город, – есть в нём какая-то необъяснимая магия. – Оля посмотрела в сторону, на медленно проплывавшую мимо сплошную стену старинных домов, отстроенных небедными пращурами. – Взгляните хотя бы вот на эти дома: уже которое десятилетие стоят они всё такие же – строго-почтенные, непроницаемо-важные… Но, ей-богу, непонятно, кто кого, на самом деле, рассматривает: мы – их, или дома – нас. Порой мне кажется, что город живой…