– Ты че, набухался уже? – спросил Авдей. – Какие уроки? Ты че несешь?

Я что-то мямлил в свое оправдание. Авдей слушал мою неразборчивую речь, а потом выдал:

– Когда это ты ботаном заделался?

Я несколько секунд помолчал и бросил трубку. Потом я бесцельно побродил по комнате, попытался снова сесть за уроки – взял учебник на странице с идиотскими социальными лифтами. Определения показались мне надуманными, примеры – безнадежно устаревшими, но именно так я должен был заучить, именно это они хотят услышать от меня на экзамене. Аккуратно в синей рамочке в самом низу страницы учебник рассказывал, про Папу Римского, Юлия Цезаря и Ломоносова – как последний пешком шел из Архангельска в Москву.

Мне вспомнился разговор с матерью этой весной. Подходил к концу десятый класс. Она поймала меня, когда я пытался тихо улизнуть на вечеринку в честь окончания учебного года.

– Надо серьезно поговорить, – сказала она.

– Ну мам!

– Пока не поговорим, никуда не пойдешь.

Мы сели на кухне. Она заварила чай, и я понял: разговор будет долгим.

– Кирилл, – сказала она с таким серьезным лицом, будто собиралась толкать речь с сенатской трибуны, – что ты собираешься делать дальше?

Я не выдержал – прыснул от смеха, но тут же умолк, врезавшись в ее настойчивый взгляд, – испугался, вдруг она обидится и не пустит меня на тусовку.

– Я ведь серьезно, Кирилл. Ты уже не маленький. Тебя никто не будет вечно таскать за ручку и говорить, что делать. Пора самому учиться принимать решения.

Я молчал и бездумно кивал. Этот диалог сильно походил на «мотивационные речи» отчима, которые он мне периодически втирал, когда раздавливал пару рюмок крепкого.

– Кирилл, чего ты хочешь от своей жизни?

Я открыл было рот, чтобы выдать что-нибудь остроумно-дерзкое и не смог. Я всерьез не задумывался над словами матери, а это был чертовски хороший вопрос.

– Кирилл, ты же понимаешь, что у нас нет возможности оплатить тебе университет. Тебе придется самостоятельно поступить на бюджет, если ты хочешь уехать из города.

А уехать из города хотели все. Авдей планировал перебраться к двоюродному брату в Ставрополь, Игорь рассчитывал на свои спортивные достижения, у родителей Тараса было достаточно денег, чтобы платить за любой универ, и только Сева, как и я, просто мечтал после школы куда-нибудь свалить…

Мы с матерью решили, что я перейду в Лицей. Несмотря на освободившееся место, меня брать не хотели. Твердили одно и то же: за год из обезьяны человека не вырастить – надо было приводить на пару лет раньше. (Формулировки, конечно, были другие, но смысл именно такой). Лицей считался самой сильной школой с лучшими показателями по городу. Они не хотели их портить. Тем не менее, мать с кем-то договорилась. Чудом я сдал входные экзамены – прошел по нижней планке. И вот теперь учусь здесь…

Снова загудел телефон – заерзал на краю стола. На том конце провода я вдруг зачем-то понадобился Севе. Я потянул вверх за зелененький значок с иконкой телефонной трубки. Из динамика донесся глухой голос Севы:

– Ты правда делаешь уроки?

На заднем фоне раздался лошадиный гогот Тараса. Я крикнул в телефон, чтобы они все шли в жопу.

– Да ладно. Чего ты психуешь, – пробормотал Сева, но нажатием клавиши «выкл» я отправил его в небытие.

Похоже, сегодня все было против меня, будто сама судьба подавала знаки не делать уроков. Я вышел на балкон проветрить мозги. Небо затянула монотонно серая простыня в заплатках из ржавых облаков. Голые деревья потряхивали кривыми спицами-ветками. Слева и чуть поодаль от балкона желтыми дредами свисали плети плакучей ивы. Они едва заметно покачивались, подталкиваемые всепроникающими ветрами. Она походила на впавшую в депрессию Гремучую Иву, которую в наказание за строптивость вырвали из Хогвартса и посадили здесь.

Вокруг нее бегали дети – соседский мальчишка и незнакомая девочка. В детстве и мы с Костей и Лешей прятались от прохожих в ее ветвях. И не только от прохожих. Летом ива стоит зеленая с густой шевелюрой так, что с нашего балкона не видно, кого она скрывает. И я прятался там от матери, когда не хотел идти домой. Мама выходила на балкон, звала меня, а я сидел там тихо-тихо, типа меня нет во дворе. Она, конечно, понимала где я. На лавочке у подъезда в это время обычно дежурила соседка Зоя Алексеевна. Мать знаками, чтобы я не слышал, спрашивала у нее, там ли я – под ивой, и Зоя Алексеевна, смеясь, отвечала кивком, чтобы мать не переживала.

Вправо от подъезда за газовыми трубами одно время в земле был вырыт овраг. Там мы с Костей и Вадимом Пятницким играли, типа мы в окопе отбиваемся от вражеских полчищ. Леша тогда уехал к каким-то дальним родственникам, и к нам временно прибился Вадим, друзья которого тоже разъехались кто куда. Это было очень давно, когда мне едва исполнилось одиннадцать.

Мы с Вадимом не особо дружили, редко гуляли, но вместе ходили на карате. Потом наши пути надолго разошлись. Когда мы встретились в прошлый раз, за полгода до Костиных проводов, я едва узнал его.