Я взял гитару и пробежался пальцами по струнам. Что ей спеть? Что если Антонова нашего, Юрия Михайловича? Про любовь у него замечательно. Простенько, но трогает душу. Нет, не буду. Простоваты песни Антонова для этого времени, тут привыкли к «изячному». В высшем обществе, естественно. Дамы здесь не какают, а порхают, аки бабочки, и пахнут розами. Ладно, ограбим французов. Нечего их, супостатов, жалеть.

Глаза у графини стали большими, Катя придвинулась ближе. А то! Мировой хит. И неважно, что сочинят через полтора века.

Я умолк и поклонился — ну, насколько это можно сделать сидя. Графиня похлопала в ладоши.

— Браво, Платон Сергеевич! Вы и по-французски сочиняете?

— По мере сил, Анна Алексеевна.

— Это вы о своей возлюбленной пели?

— У меня нет возлюбленной, Анна Алексеевна. Вообще никого — один как перст.

Сказав это, я хотел было шмыгнуть носом и пустить слезу, но решил, что будет перебором, поэтому только вздохнул.

— Странно, — покачала она головой. — Мужчина вы пригожий, статный, образованный. И офицер храбрый, как мне поведали. Стихи сочиняете, поете. Неужели не нашлась та, которая полюбила бы вас?

— Кого любить, Анна Алексеевна? Нищего подпоручика? Я-то и дворянином стал менее месяца тому, до этого в мещанах числился. Бастард…

Она сконфужено умолкла.

— Кстати, — спросила минутой спустя. — Почему за чаем вы отказались от яиц и попросили каши?

Я понял, что графиня хочет сменить тему разговора.

— Привык, Анна Алексеевна. К слову, гречневая каша — это здоровая пища в отличие от яиц, — я едва не сказал «в майонезе», — в соусе из желтков и сливочного масла. Это я вам как лекарь говорю.

— И чем же грозит нездоровая пища? — заинтересовалась она.

— Расстройством пищеварения, рыхлостью тела. Может испортиться цвет лица, на теле явится сыпь.

— Вы шутите?

— Отнюдь.

— Послушать вас, так мне следует рассчитать повара и нанять кухарку из простонародья, — улыбнулась графиня.

— Зачем? Повар у вас, судя по всему, искусный, и платите вы ему немало. Вот он и старается. А как можно угодить хозяйке? Подать ей вкусное блюдо. Если прикажете варить кашу, он ее приготовит, как и другие кушанья.

— Хм! — сказала она. — Велю Жюлю поговорить с вами. Вы расскажете ему о здоровой пище, а он пусть приготовит. Надеюсь, вас это не затруднит?

— Нисколько, — поклонился я. — Будет интересно попробовать щи или борщ в исполнении француза.

Орлова засмеялась, Катя ее поддержала.

— Вы так любите борщ? — спросила графиня, отсмеявшись.

— Обожаю, особенно на говяжьей косточке. Царское блюдо!

— Скажете, Платон Сергеевич! — улыбнулась Орлова.

— Его очень любила императрица Екатерина Алексеевна [40] .

— Хм! — графиня посмотрела на меня с интересом. — А вы неплохо осведомлены о жизни коронованных особ. Откуда?

— Читал много.

— И где о таком пишут?

— За границей.

— Я жила там, но подобного не читала, — сказала графиня, — но не удивлюсь, коли пишут. Чего только не говорят о русских! Вы там чем занимались?

— Лечил людей.

— Успешно?

— Не жаловались.

— Яков Васильевич вас хвалил.

— Его превосходительство добрый человек. Признаюсь, Анна Алексеевна, лекарь я неплохой, но хирург никудышный. Ну, там пулю достать, рану зашить, перевязать могу, а вот отнять руку или ногу — увы! — я развел руками.

— Скромничаете, — не согласилась графиня. — Просто так Яков Васильевич хвалить не станет — не тот человек. Сейчас я вас испытаю. Не возражаете?

— Ничуть.

— У меня к вечеру нередко болит шея, а то и голова.

— В каком месте?

— Здесь, — она указала на затылок.

Ага!..

— Могу я вас попросить покрутить головой? Вот так! — показал я.

Она недоуменно посмотрела на меня, но подчинилась. Сделав несколько движений, сморщилась.

— Хрустит в шее?

— Да, — подтвердила она.