— Перед вами графиня Орлова-Чесменская, — решил я попробовать запугать. — Фрейлина ее императорского величества государыни Елизаветы Алексеевны. Ежели причините ей вред, повисните на суку, — я указал на дуб, росший у дороги.

— Вон оно как! — деланно испугался рыжебородый, похоже, что главарь шайки, и ухмыльнулся, показав гнилые зубы. — Хорошо, что упредил, ваше благородие. Будем знать.

«Блин! — понял я. — Только что я подписал нам приговор. Живыми не отпустят». Я глянул на графиню. Она похоже, тоже сообразила. Лицо бледное, закушенная губа.

— Что вам нужно? — спросил я, подпустив в голос страха.

— Все, что на вас есть, — вновь ухмыльнулся рыжебородый. — Деньги, золотишко, одежа. Ты, благородие, только за шпажонку не хватайся. Вытащить не успеешь, как пристрелим. А вот отдадите добро — не тронем.

Так я и поверил.

— Ладно, грабьте! — Я достал из кармашка золотые часы и раскачал их на цепочке. — Годятся?

— Чичас!

Рыжебородый закинул ружье за спину и протянул руки.

— Кидай!

Осторожный, близко не подошел. Но нам и не надо. Я бросил часы. Он поймал их и стал разглядывать. Стоявшие по сторонам ополченцы сначала скосили взгляды, а затем подошли ближе, опустив ружья. Ага! Такая добыча!

— А теперь кошелек, — сказал я и полез в сумку. Рыжебородый поднял на меня взгляд и успокоился: сумка маленькая, оружия в ней быть не может. Это вы так считаете… Я нащупал рукоять карманного пистолета и взвел курок. Негромкий щелчок. Рыжебородый его не услышал. Он как раз открыл крышку часов и наслаждался боем. Пора!

Бах! Стоявший справа от меня ополченец выронил ружье и сунулся лицом в пыль. Рыжебородый выронил часы и заскреб пальцами ружейный ремень. Не успеешь… Карманник бросить, попону — вперед, «шкатулку» — в руку, большой палец взводит курок… Ополченец слева от главаря вскинул ружье к плечу, но ствол пляшет — руки трясутся. Ты ведь не воевал, орясина, стрелять не умеешь. Вон, даже курок не взвел.

Бах!

Орясина, выронив ружье, схватился за живот. Хватайся не хватайся, а свинец не переваришь. «Шкатулку» на землю, вторую — в руки… Главарь наконец вытащил из-за спины ружье, но поздно, поздно…

Бах!

Из головы главаря выплеснулся фонтан крови — перед выстрелом он успел пригнуться и получил пулю под обрез папахи. Я оглянулся. Трое ополченцев застыли столбами. Нет, не солдаты.

— Убью! — я прицелился в них из разряженного пистолета. Ближний ко мне ополченец, бросил ружье и ломанулся в придорожные кусты. Следом, устремились остальные, также побросав ружья. Вояки, мать их!

Сунув «шкатулку» в кобуру, я подъехал к убитому главарю. Спрыгнув на дорогу, поднял выроненное им ружье. Отщелкнул огниво. Пороха на полке не было, похоже, не заряжено. Блин, на понт брали! Хотя, не будь у меня пистолетов, не вырвались бы. Со шпагой против штыков не навоюешь. И неважно, что ружье держит вчерашний крестьянин — вилами пырять они умеют. Подумав, я подошел к раненому мной ополченцу. Тот был в сознании и лежал на спине, прижимая окровавленные руки к животу.

— Не убивай, барин! — заголосил. — Это все Фролка. Он подбил нас бежать и промышлять на дороге. Говорил, что чичас война, и никому не будет до нас дела. Добычу богатую возьмем, заживем, как баре.

— Много взяли? — поинтересовался я.

— Не успели. Вы первые были.

Сомневаюсь. Но, в принципе, плевать.

— Помоги, барин! — застонал ополченец. — Христа ради! В животе огнем горит.

— Там у тебя пуля, — сказал я. — С ней не выжить. Но помогу.

Вскинув ружье, я вогнал штык разбойнику в грудь — прямо в сердце. Тот вскрикнул и затих. За спиной раздались странные звуки. Я оглянулся. Графиня, свесившись с седла, блевала. Черт, совсем забыл о ней! Я не на войне, а вокруг не егеря. Подбежав к Ласточке, я помог графине спуститься на дорогу, а затем отвел на обочину, где усадил на пыльную траву.

— Посидите, ваше сиятельство! Я сейчас…

У первого из застреленного мной разбойника я заметил на спине ранец с привязанной к нему манеркой. Завладев ей, стащил с горлышка жестяной стакан и понюхал — вроде, вода. Плеснув на ладонь, попробовал языком — она. Хорошая, колодезная.

— Вот, ваше сиятельство! — сказал я, вернувшись к графине и протянув ей манерку. — Выпейте и омойте лицо.

Сам же решил посмотреть, что у разбойника в ранце. Предчувствия меня не обманули. Внутри, кроме грязной рубашки и прочего барахла нашелся небольшой сверток. В чистую онучу завернули нечто плотное. Я откинул края портянки. Блин! Деньги! Ассигнации двадцатипятирублевого достоинства, причем, новые. Я взял одну и проверил на признаки подделки — настоящие. И зачем, спрашивается, эти придурки лезли грабить? Тут деревеньку купить можно. Дебилы…

Я оглянулся. Графиня, повернувшись ко мне спиной, умывала лицо, сливая себе в ладонь из манерки. Я завернул деньги обратно в онучу и сунул в сумку. Позже разберемся. Сходил, подобрал пистолеты и часы, разложил их по кобурам и карманам, не забыв зарядить. Мало ли еще грабители случатся. Пока занимался этим, графиня привела себя в порядок и теперь стояла, посматривая на меня. Выражение лица у нее было странным.

— Подойдите, Платон Сергеевич! — попросила она.

Я приблизился на расстояние в пару шагов.