— К сожалению, это так, Платон Сергеевич, — вздохнул царь. — Мои сановники такое тоже твердят. Только это заставляет меня оставаться в Петербурге, хотя сердце мое — там, на полях сражений.

Позер…

— Полагаю, у вас, государь, будет возможность увидеть, как бегут супостаты от вашей карающей длани. Причем, скоро.

— Вот как? — он с интересом глянул на меня. — Странно это слышать сейчас, когда мы сдали неприятелю Москву. Что, кстати, вы об том думаете?

— Тяжкий, но необходимый шаг.

— Странно, — удивился он. — Вы первый офицер, который такое говорит. Другие возмущены, что Москву сдали без боя, и, чего греха таить, ругают Кутузова.

— Светлейший князь поступил верно.

— Объясните! — потребовал он.

— Под Бородино наша армия понесла огромные потери. Убиты или ранены лучшие русские генералы. Неприятель же пока силен. Дай Кутузов ему сражение под Москвой, и мы лишились бы и столицы, и армии. Теперь же она отдохнет, приведет себя в порядок, пополнится резервами, и с новой силой навалится на врага.

— Бонапарта не просто выгнать из Москвы, — вздохнул царь.

— Сам уйдет.

— Хм! — он с любопытством посмотрел на меня. — Уверены?

— А куда ему деваться? Мира, который он жаждет заключить, не будет. (Царь кивнул.) Москва, насколько знаю, оставлена жителями. («И сгорела», — едва не добавил я, но вовремя спохватился. Пожара в городе могло не случиться.) Провианта там мало, другой взять затруднительно — вокруг города наши войска. К тому же у Бонапарта скоро не останется армии.

— Куда же она денется? — удивился царь.

— Разложится. Французы шли грабить — им обещали славу и богатство. До последнего они дорвались. Пьют, веселятся, уничтожая захваченный провиант и набивая ранцы ценностями [52] . Это уже не солдаты. Если прежде они храбро стояли под огнем и шли в атаки, то теперь не захотят умирать. Грабителю важно сохранить добычу.

— Любопытный вывод, — поднял бровь Александр. — Мне о таком еще не говорили.

— Платон Сергеевич служил в армии Бонапарта, — подключился Виллие. — Хорошо знает французов.

И вот кто тянул тебя за язык?!

— Это так? — Александр посмотрел на меня. По его глазам я понял, что для царя это не новость. Ладно, подыграем.

— Да, ваше императорское величество. Я родился и вырос за границей, где обучился лекарскому делу. Жил в Кельне. После того, как город стал французским, был насильно взят в армию Бонапарта. Служил военным лекарем в Испании, в войсках маршала Виктора. Улучив момент, бежал и перебрался в Россию. Это случилось незадолго до нашествия французов. При первой же возможности поступил в русскую армию.

— Вы интересный человек, Платон Сергеевич, — сказал царь. — С удовольствием побеседую с вами еще, но сейчас, увы — вода остыла, — он развел руками и сделал знак денщику. Тот подошел и вытер ноги императору полотенцем.

Я наложил на мозоли новый компресс, после чего мы с Виллие откланялись.

— Вы сумели удивить государя, — сказал он в экипаже. — Это редко кому удается. Как обстоят дела с его мозолями?

— Придется повозиться, — не стал скрывать я.

— Постарайтесь, Платон Сергеевич! — попросил он.

— Приложу все силы! — заверил я. А что еще оставалось?

Потом был вечер. Я почему-то предполагал, что гостей придет мало — что-то вроде ближнего круга, но в дом Анны явился едва ли не весь высший свет Петербурга. Звездой вечера стал герой-подпоручик. Поневоле вспомнилось: «Сегодня Анна Павловна угощала своих гостей французским аристократом виконтом Мортемаром, бежавшим в Россию от ужасов антихриста Наполеона» [53] . Меня вывели к собранию, после чего последовал подробный рассказ хозяйки о подвигах подпоручика на поле брани. Слушали ее, затаив дыхание. Вести о сражении при Бородино только-только дошли до Петербурга, подробностей еще никто не знал, а тут живой участник битвы. Ни у кого нету, а вот у графини — пожалуйста. Анна прямо купалась в лучах славы. Гостям была продемонстрирована прореха на моем мундире (с нее даже сняли шов), трофейные французские часы и «шкатулки». Каждая вещь сопровождалась комментарием графини. Меня заставили прочесть «Бородино», встреченное овацией, после чего пустили в вольное плавание. Ко мне подходили гости: мужчины горячо жали руку, дамы интересовались родственниками и знакомыми, служившими в армии. На большинство их вопросов я разводил руками, отговариваясь тем, что отбыл в Петербург прямо с поля боя. Потом возник хлыщ из Свиты императора и попытался меня построить. Счас! На кого он наехал? На сержанта внутренних войск, которого начальство имело в хвост и гриву? Включать дурака мы научились еще в учебке. Хлыщ смылся, опозоренный, а я уже в новом мундире с орденом вернулся в зал. Далее был розыгрыш лотереи и ужин. Танцев по военному времени решили не устраивать.

— Замечательно вышло, — сказала Аня ночью, когда мы, утомленные, лежали рядышком в постели. — Ты держался отлично. Гости в восторге. Свет тебя принял. Теперь многие дома Петербурга откроют перед тобой двери.

Ага, уже зазывали.

— У меня нет времени по ним ходить. Вот вылечу царя и отправлюсь в армию.

— Не смей так говорить! — возмутилась она. — Никакой армии! Я, что, зря приложила столько усилий?

— Я офицер, Аннушка. Где прикажут, там и буду служить.

— Это моя забота! — фыркнула она. — Ты, главное, сведи государю мозоли. Кстати, — она приподнялась на локте. — Тобой интересовалась одна важная особа. Помнишь, ты говорил мне про дамский календарь? Она хочет расспросить.