– И читающих, и пишущих людей в последнее время очень беспокоит почти массовое сворачивание книжной торговли в стране, под одну гребёнку «зачищают» и мелкорозничную торговлю периодическими изданиями…

– «Литературная газета» неоднократно поднимала этот вопрос, наши публикации под рубрикой «Куда уходит книга?» вызвали резонанс. Проблема обсуждалась на Совете по культуре при Президенте, в Совете Федерации, в Думе. Не заботит это только профильное Агентство по печати Минсвязи. «Агенпоп» давно в отношении литературы ведёт себя как ликвидационный комитет. Неужели власть не понимает, что современный книжный магазин – это скорее просветительская организация, нежели торговая. Особенно теперь, когда стала очевидна степень гуманитарной дезориентации общества. Но процессы в культуре инерционны. К примеру, когда власти ясно, что армии срочно нужна новая пушка, государство ставит задачу, отпускает «оборонке» деньги – и обстреляйся. Но как только дело касается духовной сферы, начинается какое-то «томление мозгов», причём на всех уровнях. Вроде никто не спорит, что те же книжные магазины должны быть приравнены к учреждениям культуры, что господдержкой должны пользоваться и газетно-журнальные киоски, которые в некоторых городах исчезли, как девственницы после прохождения гусарского полка. А ведь в советские времена у нас было единое ведомство – Государственный комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, и тогда подобные проблемы не возникали. А теперь никто не спорит, но никто ничего и не делает. Вот если бы чиновнику, ответственному за данную сферу, надо было бы свои собственные средства перебросить из евро-корзины в долларовую, мы бы глазом не успели моргнуть.

…Сегодня только отечественным «соросятам» не понятно, что мы втянуты в новую мировую войну – не атомную, а информационную. Информационная война – это война идеологий. Наша конституция вообще никакой идеологии не предполагает. Уже смешно! В информационной войне побеждает та страна, где люди, владеющие даром убеждать словом, приравнены к элитным войскам, к гвардии. А наша вербальная гвардия пока в обозе…

Светлана Врагова. Меня как режиссёра трудно удивить зрительским успехом. Режиссёр может его предсказать, спрогнозировать. Но чаще зрительский успех, всё-таки, связан с классикой, с пьесами, которые проверило само время. Мне интересно, Юрий Михайлович, чем вы, как драматург, объясняете успех спектакля «Одноклассники»? Может ли драматург предсказать зрительский успех своей пьесы?

ЮРИЙ ПОЛЯКОВ. «Одноклассники» в Театре Российской армии являются одним из лидеров репертуара, одним из хитов. Признаюсь: хотя мои пьесы ставятся широко и по России, и в СНГ, и за рубежом, но «Одноклассники» Бориса Морозова – одна из самых удачных постановок. Очень многое совпало: ощущение времени, режиссёрский стиль Морозова, его понимание моего текста – словом, это тот редкий случай, когда пьеса нашла своего режиссёра. Поверьте, такие удачи с моими пьесами случаются не всегда. Но даже когда постановка откровенно слабая или невнятная, всё равно мои пьесы идут с аншлагами и делают кассу. Знаете почему? Потому что сегодняшний зритель истосковался по актуальной, современной пьесе – не «драматургическому материалу», а именно по пьесе, сделанной, написанной в соответствии со всеми законами театра. Таких пьес очень мало.

С. В. Согласна! Я постоянно нахожусь в поиске современных актуальных пьес. Их действительно очень мало. Хотя проводятся фестивали новой драмы, разнообразные читки, конкурсы, но пьесы, которая бы захватила, увлекла, не давала бы спать, – такой пьесы нет!

Ю. П. Сейчас объясню почему. Отчасти в этом виноваты сами режиссёры. С конца XIX века мы живём в ситуации постоянного усиления режиссёрского диктата. Сначала режиссёр определял лишь моменты, связанные с актёрской игрой, с ансамблем. Затем начал влиять на решение пространства, костюмов, музыкального оформления. Наконец, наступил период, когда в рамках целостной, драматургически выстроенной пьесы режиссёру стало тесно. Я неоднократно сталкивался с ситуацией, когда режиссёр ради хронометража сокращал несколько реплик в моей пьесе, ему казалось, что они лишние. К примеру, «ты вернулся раньше на три часа», а потом выяснялось, что за эти три часа всё и произошло. Режиссёр говорит: «Да, как-то мы отвыкли от того, что у драматурга всё продумано». В результате сложился новый жанр «современная драма», который не является жанром литературы. Это не пьесы, это темы для режиссёрских импровизаций, иногда оригинальные. Но если нет диалогов, нет характеров, нет интриги, нет проблемы, нет языка, кроме мата, единственный выход для режиссёра – придумывать некую «новаторскую» форму, оправдывающую отсутствие смысла в пьесе. Но, такое «новаторство», как вы понимаете, не спасает ситуацию, заложником которой оказывается и режиссёр, и, самое главное, зритель. Это как лезвие ножа, которое нельзя затачивать бесконечно, – рано или поздно сточится совсем, лезвия просто не станет. Так и в искусстве – нельзя бесконечно искать новые формы ради компенсации бессмысленности текста.

С. В. Режиссёр обычно всегда знает, получился у него спектакль или нет. У драматурга есть такое понимание удачи или неудачи?

Ю. П. Конечно! Я сразу почувствовал: пьеса «Одноклассники» – удача. Но её мне вернули 13 театров! Почему? Потому что эта пьеса требует от режиссёра уважения к драматургу…

С. В. А без такого уважения нельзя ставить ничего – ни Андреева, ни Полякова, ни Ибрагимбекова, ни Разумовскую. А главное, такое уважение, на мой взгляд, нисколько не ограничивает творческую свободу режиссёра.

Ю. П. Именно! Борис Морозов, принимая к постановке «Одноклассники», сказал мне: «Я двадцать пять лет не ставил современную пьесу – со времени «Смотрите, кто пришёл!» Арро в Театре Маяковского…»

С. В. Мне этот интерес Морозова к «Одноклассникам» очень понятен, потому что он – режиссёр, которого всегда интересует серьёзная драматургия: Шекспир, Чехов, Островский, Толстой. Кстати, вслед за «Одноклассниками» он поставил «Вечно живые» Розова – ещё одна знаковая для нашего театра пьеса. В качестве примера вспомню, что при постановке «Катерины Ивановны» Леонида Андреева я не изменила ни одного слова. Мне это было не нужно. Но я нашла манеру произнесения текста, стиль спектакля, эту удивительную атмосферу иного времени, разную во всех трёх актах. Нашла, используя своё актёрское Я, пропустив этот текст через себя. Кстати, Борис Морозов – замечательный актёр! Сейчас об этом мало кто знает, а мы с ним учились в ГИТИСе в одно время, и я помню, как он играл Гамлета. Замечательно! Этот незаурядный актёрский дар, думаю, и даёт ему такую страсть к хорошей драматургии, к выписанным ролям, к выпуклым характерам. Я по себе это знаю.

Ю. П. Но вернёмся к Театру Российской армии. Я туда ходил, будучи школьником, студентом. Там, кстати, шёл и Леонид Андреев – его пьеса «Тот, кто получает пощёчины». Мы сидели на галёрке, и оттуда были видны только белые перчатки, которые носил герой Андрея Попова. Но сейчас, когда я оглядываюсь на историю Театра Российской армии, меня поражает одно обстоятельство. Несмотря на то, что армия в нашем обществе, да и в любом обществе, является структурой жёстко регламентированной и пронизанной железной дисциплиной, Театр Армии был одним из самых свободомыслящих в СССР. Конечно, были спектакли к датам, спектакли, посвящённые определённым темам, но были и совершенно неожиданные, актуальные постановки и по своему театральному языку, и по проблематике.