— Да-да, конечно, — тоскливо облизывается он на Егорову, а потом лицо его озаряет неземная улыбка. — Вы знаете, Анжелика, я зайду после обеда. Мы еще клавиатуру не выбрали. А это, знаете ли, очень важный выбор. Я люблю комфорт при работе с компьютером. Тот МФУ, что вы посоветовали, — вне всяких похвал, весьма доволен, поэтому спешить не будем!

Он торжественно кланяется, паяц несчастный, и не спеша удаляется на выход. Впрочем, почему несчастный? Очень даже счастливый. И я его где-то очень глубоко в душе понимаю.

— За мной! — рычу грозно, чтобы не опомнилась, и скрываюсь в коридоре. Лика спешит за мной — я слышу ее легкие шаги. Нагоняет на повороте. Здесь тихо и безлюдно — все рванули на обед.

— Ну что, что опять я сделала не так? — хватает она меня за рукав.

Все так, все правильно. Я наваливаюсь на нее внезапно, прижимаю телом к стене.

— Что ты себе позволяешь? — пищит она, как придушенная мышь.

Собственно, я почти ничего себе не позволяю — всего лишь телом ее к стене припер, а хотел бы и руками огладить, и волосы ей растрепать. Но кое-что все же делаю — склоняюсь и целую. В жаркие губы.

Лика дергается, словно ее током прошили, а затем затихает, становится мягкой и податливой, губы ее раскрываются. Для меня.

Не знаю, каким чудом я удержал руки при себе. Не знаю, как удалось от нее оторваться — в полуобмороке, наверное, по-другому не скажешь. Потому что это оружие с очень острым двойным лезвием. Живых в этой схватке не осталось. Только изрезанные в клочья тела.

— Это… неуставные отношения…на работе… — шепчет она, но получается у нее не возмущенно, а растерянно.

— Обеденный перерыв, Егорова, — осторожно подправляю большим пальцем размазанную помаду и нехотя отстраняюсь. Тело бунтует и не желает меня слушаться. Ему хочется вжаться назад, победить и завладеть. Особенно флюгеру досталось, но потерпит, это без вариантов. — Личное пространство. Никакой работы в ближайшие… — смотрю демонстративно на наручные часы, — почти пятьдесят минут. Так что мимо.

И с этими словами я ухожу, бросая ее на произвол судьбы. Какая разница, что у меня внутри творилось? Главное, я ухожу гордо, и плечи у меня широко расправлены, и костюм сзади отлично на мне сидит.

— Гад! — в полголоса награждает меня оскорблением, как медалью, Лика.

Я чувствую, что улыбаюсь. Это ухмылка победителя. Один-один, Егорова!

Лика

Развели нас с Мишей быстро. Молниеносно, можно сказать. Все сроки на «подумать» давно вышли. Да и о чем думать? К тому же, Георг оказался прав: новые впечатления напрочь вытеснили из моей головы теперь уже окончательно бывшего мужа.

— Словно и не было, — жалуюсь я Аньке. — Ни чувств, ни воспоминаний, ни сожалений. Поначалу вроде бы обидно было, а сейчас — стыдно сказать — я счастлива, что Миша отправился от меня подальше в поисках личного счастья с приплодом.

— Это у тебя появился тот самый клин, что вышиб Мишу, причем с великолепным пенделем, — Анька сверлит меня гипнотическим взглядом. — Колись давай, Егорова! — и я вздрагиваю, когда она называет меня девичьей фамилией.

Собственно, я официально перестала быть Рубиной, но по фамилии меня зовет только Анька и… Одинцов, чтоб ему пусто было.

— В чем колоться? — прикидываюсь я веником. Нет, тупым и безвольным шлангом.

— Что у тебя с боссом? — Анька чуть из декольте не выскочила, так заинтересованно наклонилась ко мне в надежде выколотить пикантные подробности.

После слез в самый первый день, когда я жалела себя и жаловалась на Одинцова, я перестала о нем вспоминать в разговорах с подругой. Наша негласная война показалась мне чем-то интимным — таким и с подругой поделиться как-то неудобно.

— Да, собственно, ничего. Сосуществуем. Еще не поубивали друг друга, — брякнула, понимая, что это правда: мы доблестно дожили до выходных. И, кажется, только сейчас, потягивая холодный сок в собственной квартире, я поняла, что расслабилась.

Ну, не рассказывать же ей, что мы бесконечно сталкивались, высекая искры взглядами и редкими прикосновениями. После развратного поцелуя в коридоре, Одинцов словно перестал меня замечать, но неизменно оказывался в зоне моего внимания то тут, то здесь.

Он мозолил мне глаза в обеденный перерыв, появляясь в кафешке то сам-один, как сыч, — никто ему компанию не составлял, слишком уж он грозен, то с Зефиркой, что навещала его регулярно и почему-то неизменно в рабочее время, ближе к обеду. Крутилась рядом, заглядывала ему преданно в глаза и рот, щебетала, поправляла пиджак и галстук, проводила пальчиками по щеке, словно давая всем понять, что этот самец — ее. Бесила она меня неимоверно.