— Даю тебе два часа. Спи, кулема. Потом начнутся шашлыки. Чтобы была как новая копейка! А лучше — сияющий доллар!

— Договорились, — соглашаюсь, чтобы Анька от меня отстала. И засыпаю. Тяжелым сном бегемота, у которого болото — единственный годный пейзаж.

Надо ли говорить, что ровно через два часа моя прекрасная и несравненная подруга выдернула меня из неги и дремы? Главный садист — вот ее имя. Но я с ней и не спорю, и не сопротивляюсь: с того момента, как глаза мои открылись, я носом чую приближение фатума — состояния, когда ты ничего не решаешь, а судьба сама распоряжается твоей жизнью, пишет размашистым почерком новые главы и ставит жирные точки над «i».

Одинцов

Мир мой сузился до одной-единственной точки. Весь день рождения — фарс, развлекалово для других. А я стою в очереди на главный приз, и поэтому не должен проиграть.

Собственно, я мог бы выбрать другой день, но почему-то остановился именно на этом. Как десять лет назад. Почему бы и нет? И мне, как и тогда, никто не нужен. Кроме Егоровой, конечно. Она и только она госпожа моих мыслей и мечтаний. Она и только она способна и взбесить, и покорить, и подножку поставить. Но сейчас, наверное, я меньше всего боюсь упасть. Готов к этому. Планирую упасть вместе с ней. Желательно в постель, а там как получится.

Все развлечения — мимо, приятным фоном. Это какое-то адово наслаждение — дышать одним воздухом с одной-единственной женщиной. Вокруг — толпа, разгоряченная напитками, едой, водными процедурами, пляжным волейболом. Везде — музыка, флюиды заигрываний, взглядов, смеха, заинтересованности и обрывки разговоров ни о чем. А ты затаился, готовый к рывку. Еще рано, еще не время для прыжка в пропасть, но тем острее ощущения.

Я научился ждать, оказывается. Длинные дистанции выигрывают не те, у кого сильный первый рывок, а те, у кого хватит дыхалки дойти до финиша.

— Для охотника ты не слишком азартен, — жмурит глаза, как кошка, Женька. — Смотри, как бы не увели из-под носа. Слишком приметная и яркая. Аппетитная, м-м-м…

— Займись бездельем, Жень, — советую сестре с улыбкой. — Расслабься. Ты приехала отдохнуть, а не следить за мной. Мне соглядатаев по жизни хватает и без тебя. А я уж как-нибудь сам разберусь со своими инстинктами.

— Как знаешь, как знаешь, — поет она, стреляя глазами в Георга.

Я ему не завидую. Он сегодня жертва. И, кажется, готов послужить трофеем. Скальпом на прикроватной стене моей коварной сестрицы.

— Саш, ты не будешь против, если я приударю за твоей девушкой? — тормозит он меня в один прекрасный момент, и я снова улыбаюсь: есть контакт!

— Бывшая девушка, Егор. У нас… больше деловые отношения были, так что ни страданий, ни ревности.

— Я заметил, — косится он на меня, как на неведомую зверушку. И это. К слову. Обидишь Анж — я тебе головы местами поменяю, хоть ты мне и друг.

Он дает мне зеленый свет. Завуалированное благословение.

— Меньше всего я хочу ее обидеть.

— Ну, да, как же. Почти верю. Но предупредил.

Гошка произносит слова легко, без угрозы, но силу его отрывистой речи я чувствую всеми обостренными нервами. Мне сейчас не до него. И предупреждения запоздали, потому что черту с Ликой мы перешагнули давно. И катись все куда подальше!

Накал страстей и полуденная жара косит наши ряды. А у меня словно второе дыхание открывается. Я жду. И мне не в тягость это ожидание.

Лика появляется одна из последних. Отдохнувшая, веселая, легкая. От нее искры летят во все стороны. И мне кажется, что их вижу только я. Для меня она так сияет, затмевая все вокруг. А еще я чувствую: пора! Настает мой час выйти из тени. Держись, Егорова, я вышел на тропу войны!

Лика

Я пью холодный сок. Мне нужна ясная голова. Или не нужна, но хочется в полной мере понимать, что я делаю. Меня пьянит само понимание, что я близка к тому, чтобы развязать узел. Что посыплется из мешка в результате — сейчас не важно. Это будет потом, следующий шаг. А пока… можно прикрыть глаза и послушать, как танцуют слоны, поселившиеся внутри.

Стук тарелки о стол. Нос ловит сумасшедший запах мяса. Вздрагиваю.

— Не спи, Егорова, культурная программа не закончилась еще!

Одинцов. Улыбается. Он так близко, что хочется сглотнуть, чтобы прочистить враз пересохшее горло. Вместо этого я глотаю ледяной сок. По пищеводу словно кубик льда катится. И пока он проделывает кульбиты и повороты, я смотрю на Одинцовский рот, твердую линию упрямого подбородка. Охватываю взглядом шею, что гордо высится из ворота клетчатой рубашки. Георг. Только он мог подарить другу такую. На Одинцова с чужого плеча размер не подберешь. А еще у него на груди красуется бляха шерифа.

— Я принес тебе мяса. Помнишь, обещал? Ты кормила меня, теперь моя очередь.