Не скрываю разбитости, позволяя слезам заливать щёки и падать в ноги. Возможно, это может закончиться тем, что останусь слепой, но я не знаю другого способа выпуска боли. Она вовсе не испарится и не исчезнет, как капли, вероятно, даже усилится, хотя до этого нет прока, ведь я снова всё испортила. Иди за ним ещё раз? Да.

Поднимаюсь на ноги и делаю шаги к двери, но она резко распахивается, а я отлетаю назад. Удар дверной ручки по стене, скорей всего, мог услышать весь Нью-Йорк, в то время как я оглохла уже давно. Захлёбываюсь, когда взгляд фокусируется на человеке в проёме.

— Ты не даёшь мне уйти! — рычит Мэйсон. — Какого черта ты вернулась?

— Пожалуйста… — шепчу я, не имея силы сделать тон на несколько позиций уверенней.

— Почему ты не уехала?

— Я не могу…

— Зачем ты вернулась? Зачем пришла сюда?

С трудом, но собираю последние остатки сил и себя, чтобы сказать то, что должна; чтобы найти те слова, которые помогут. У меня последний шанс вернуть, я не могу потерять его.

— Я не уходила. Я ждала тебя. Я не должна была выбирать. Не должна была даже думать об отлёте. Я должна была выбрать тебя. Но я поступила так, как делала всегда: выбрала глупость. Я не понимала, что потеряю то, без чего не могу. Тебя.

Проглатываю ком, продолжая дальше:

— И ты… поступаешь правильно, не выбирая меня сейчас. Я думала, что знаю себя, знаю, что так правильно. Я ошиблась. Ты прав. Это бессмысленно. Я не чувствую себя виноватой. Я чувствую, что причина боль и уничтожила не только себя. Это не чувство вины. Это сожаление. Если бы ты предложил сейчас…

Его глаза застыли на мне, пронзая так, что на последних словах голос уже дрожал и, в конечном счёте, последние заостряли поперёк горла.

— Предложил что? — спрашивает Мэйсон.

— Уехать с тобой…

— Куда?

— Хоть куда.

— Ты уедешь со мной?

— Да, — без колебания, соглашаюсь, смотря в его глаза.

— Давай уедем.

— Хорошо, — подавляю шок, согласно кивая.

Мэйсон поджимает губы, и я наконец-то вижу тень улыбки или слабый намёк на неё. Я не знаю и не понимаю, шутит ли он или говорит вполне серьёзно. Я знаю только то, что готова бросить учёбу, Нью-Йорк, планы и всё остальное ради него. Я готова слепо следовать за ним хоть на край света, потому что хочу сжимать единственную ладонь на свете. Его ладонь.

Повисшая тишина угнетает. Каждая пылинка раздувается в снежный ком, а мои нервы рвутся и расщепляются на биомусор. С его приходом, слёзы высыхают, кровь испаряется, остаётся лишь страх, что он находит в этом забаву и играет, мучая меня также, поступая со мной также. Это было бы логично, ведь мстить и видеть, как причиняешь другому боль, может быть приятным бонусом и бальзамом на душу. Никто не исключает метод бумеранга, даже если он прилетает так быстро и от того же человека.

— Италия или Франция? — спрашивает Мэйсон, и я едва улавливаю его слова за ходом собственных мыслей.

— Мне плевать, — выдаю так же быстро, как спускают стрелу лука.

— Я тоже так думаю. Куда будет первый рейс и свободные билеты. Нахрен выбор.

Поверить не могу, что он действительно предлагает и говорит эти слова. Пребываю в тумане, понимая, что он даёт мне шанс всё исправить. Даёт возможность доказать, что я не бросаю слов на ветер, соглашаясь улететь с ним хоть куда. Даже если это будет рулетка и выбор определит табло в аэропорту — я не сделаю шаг назад.

Не успеваю опомниться, как Мэйсон оказывается рядом. Аромат его тела дурманит разум, поднимает бабочек в животе и пугает тем, что может быть плодом фантазии. За несколько часов я успела миллион раз поймать себя на мысли, что улавливаю рядом аромат его парфюма. Может быть, это так и есть, ведь я пахну им. От этого не отделаться и не избавиться. Никем я не пропитывалась и не проникалась так, как им. Когда его губы обрушиваются на мои, подгибаются колени, приходится зацепиться за его голые плечи, наслаждаясь касанием к телу, которое казалось непостижимой роскошью несколько секунд назад. Но нет ничего прекраснее, знать его сердце и душу. Он легко отдавал себя физически, и это даже не кончик мизинца, чем так гордятся другие. То, что он смог дать секс — вовсе не победа и даже не участие. Я верю, что он не помнит лиц и имён тех, с кем когда-то имел связь. Они никогда не узнают его настоящего, каким знаю я. Я вижу его тем, кто он есть на самом деле. Тем, кто не накидывает образ равнодушного парня, у которого одна извилина в виде похоти. И я всегда хочу быть той, кто знает его, кому он доверяет и перед кем открыт.

Стараюсь убедиться в реальности, сжав его плечо, а следом проведя вдоль руки и сжав ладонь. Мэйсон отвечает взаимностью, прижимая к себе так плотно, как только возможно. И если страсть возьмёт верх, на этот раз мне плевать на незакрытую дверь. Я чувствую его желание, которое подобно моему. Но он почти разрывает поцелуй, оставляя короткие, которые я принимаю за самый лучший жест, хватая каждый, как каплю воздуха.

Открываю глаза, встречаясь с его взглядом.

— Я никто тебя больше не оставлю, — шепчу то, что на душе. — Обещаю.

— Не давай такого обещания.

— Я не хочу тебя терять. Больше никогда.

Парень кивает, а я замечаю толику недоверия в его глазах. Обещать, клясться и пытаться доказать что-то словесно — вряд ли получится, я уже довольно хорошо знаю Мэйсона. У меня только один вариант: показать и доказать только на деле.

Притягиваю его ближе и поднимаюсь на носочки, чтобы получить ещё один поцелуй. Сосредотачиваюсь на мягких губах, вкусе, дыхании и движении, которые свойственны только ему. На этот раз, никакого отчаянья, только нежность и трепет. Ладонь Мэйсона поднимается к моей щеке и следует к затылку, поддерживая голову.