— Эти факты сейчас ни к чему.

Она вновь возвращает внимание ко мне.

— Хочешь чаю или воды?

— Я должна идти, — тихо говорю я, делая шаг назад.

— Дай ему время остыть, он слишком эмоциональный.

Киваю, практически вылетая с порога их дома. Она даже не представляет, насколько эмоциональный Мэйсон, если я жду его пять дней и готова прождать ещё столько, сколько потребуется. Ему придётся вернуться. Рано или поздно придётся. Но если этого не произойдёт, я найду его сама. Даже для этого необходимо перевернуть вверх дном ад и рай, я найду его, чтобы сделать миллион шагов навстречу, как делал он.

Я буквально умоляю и посылаю всевозможные мысленные посылы Мэйсону, но ничего не помогает. Мои жалкие крики сливаются с другими. Я изо всех сил пытаюсь докричаться, хотя голос давно охрип и стал сиплым. Мои позывы имени и фамилии ничем не отличаются от тех, что выкрикивает толпа. Я не знаю, как докричаться и привлечь его внимание. Мэйсон смотрит на своего оппонента, словно вокруг пустые трибуны. И с каждой новой минутой, я отчаиваюсь да такой степени, что нет сил держать слёзы.

Из-за каждого удара, который он пропускает, у меня сбивается дыхание. Он не мог опустить руки. Не мог сдаться. Не мог проявить слабость. Это не про Мэйсона. Земле придётся сойти с орбиты, чтобы он собственноручно позволил кому-то получить превосходство над собой. Но сейчас происходит именно так. Жмурюсь снова, когда он получает новый удар и плачу от радости, когда наносит успешный ответный. Это похоже на резкие линии кардиограммы, которые летают вверх-вниз, но алого цвета и на лице Мэйсона. Хотя, трудно сказать, что его оппонент может похвастаться свежестью и чистой.

Резкий радостный рёв вокруг оглушает. И мой размытый взгляд фокусируется на Мэйсоне, над которым нависает рефери, отсчитывая секунды до поражения. Бросаюсь вниз, но толпа не даёт протиснуться. Нахожу в себе новый голос, с помощью которого хочу докричаться до него. Он хриплый, отчаянный и вот-вот готовый оставить меня раз и навсегда. Но если это возможность помочь, то я готова остаться без голосовых связок. Мужчина, со схожей формой, что шорты Мэйсона, стучит по рингу и тоже что-то кричит. Его лицо покраснело то ли от злости, то ли от силы, с которой он старается что-то сказать. В моей голове секунды отсчёта доходят практически до предельной точки, когда Мэйсон ударяет кулаком по полу и поднимается на ноги. Сердце в груди готово выпрыгнуть, разорваться и сжаться одновременно.

В толпе замечаю его отца, который в кругу тех, что скорей всего являются командой Мэйсона. Кажется, на его лице нет никаких эмоций. Он полностью спокоен. Это странно, удивительно и пугающе, ведь он должен стучать о ринг не хуже, чем тот мужчина, который занимается этим в данную секунду. Скрестив руки, он смотрит на сына, пока перед моими глазами всё размывается и темнеет. Он не должен быть таким равнодушным. Он должен достучаться до него, как этого хочу я. Вероятно, мы мыслим по-разному.

Полминуты перерыва, которые я мысленно умоляю Мэйсона собраться и больше не позволять иметь над собой верх. Чувствую себя виноватой во всех смертных грехах. Он не может проиграть из-за меня, либо на моей шее повиснут две ошибки, которые я совершила меньше, чем за пару недель. Я буду помнить, и платиться за них даже после смерти. Я потеряла его. А он потеряет веру в то, чем занимается всю жизнь. Иногда ничем невозможно помочь. Сейчас я стою среди обезумевшей толпы и никак не могу прорваться сквозь неё. Я могла бы пойти по головам, но некоторые из тех, что передо мной, могут придавить меня с помощью одного пальца. Мэйсон прав. Нельзя сравнивать женскую и мужскую силу. Разница между ними слишком велика. Но не тогда, когда дело касается моральной. Порой, женщина намного сильнее. Она может перенести то, на что мужчина даже не способен посмотреть. Физическое превосходство ничто, по сравнению с силой духа.

Парни снова сходятся, и на этот раз, Мэйсон забывает о том, что такое опустить руки. Он больше не пропускает удары. Он довольно ловко и легко наносит свои. Их становится так много, что даже мне становится страшно за его соперника, который может получить далеко не нокаут, а что-то похуже. Он почти не видит грань. И тогда, когда рефери хочет разнять их, перчатка Мэйсона очень точно прилетает в челюсть парня с такой приложенной силой, что с середины ринга, второй отлетает в канаты, огибающие место боя. Парень замертво скатывается на пол, а у меня напрочь сбивается дыхание. Мужчина, занимающий должность рефери находит пульс и кивает, что всё в порядке. Только после его кивка, я могу выдохнуть.

Часть толпы ликует, вторая разочарованно освистывает, вероятно, поставив на победу соперника Мэйсона. Вокруг всего этого хаоса, я вижу только Мэйсона, который получает заветный пояс, желанный многими. Я не знаю, как давно он готовился к этому. Не понимаю, почему он не упоминал о том, что должен выйти на ринг. Полностью обескуражена тем, что он молчал о чём-то. Я думала, что мы больше ничего не скрываем друг от друга. Наивно полагала, что он открыт передо мной до конца. Оказывается, я тоже ошибалась. И среди всей той обиды, которая вдруг возникает внутри, понимаю, что во всём виновата сама. Именно я — та, кто всё портил и усложнял. Мне не на что обижаться и злиться, ведь я сама не пыталась узнать, какие у него планы. Как будто перед глазами было что-то важное, но я не замечала, витая в облаках и подливая масло в огонь.