–– Да-а, – угрюмо протянул Леонардо, с удовольствием потягивая чай в прикуску с засахаренным померанцем, – в мастерстве злословия они действительно преуспевают…

–– Я слышал, как ваши слова, мессере Леонардо, о геометрии в искусстве искажаются, – робко вставил реплику Рафаэль. – Их выдают за вашу насмешку над мессере Микеланджело Буанаротти, будто бы вы, чувствуя свою уязвлённость перед его мастерством, говорите, что в поисках правильных пропорций он со своим камнерезом, прыгая по Давиду, скоро превратится в дятла… Это насмешка горожан по поводу того, что вы как-то сказали на учёном совете в палаццо Веккьо: живопись от скульптуры отличается лишь кистью от долота, а всё остальное в искусстве одинаково!.. Таким вот неприглядным образом они извращают ваши слова…

–– Знаю, – устало вздохнул Леонардо. – И знаю, что эти слова переданы Микеланджело, и знаю, что он меня ненавидит… Сегодня я убедился в этом, когда зашёл на подворье монастырских складов собора Мария дель Фьоре, где он работает над Давидом. На моё приветствие он ответил, что в искусстве я смыслю не больше, чем его посудомойка…

–– А знаешь ли ты, что после того, как он закончит Давида, гонфалоньер Содерини собирается поручить ему написать на обратной стене, на которой ты пишешь «Битву при Ангиари», ещё одну картину, посвящённую войне с пизанцами? – в упор посмотрел на него Пьетро Перуджино.

Леонардо оторвался от чашки с чаем и недоверчиво на него посмотрел.

–– Нет, не знаю… Пьеро Мартелли мне об этом ничего не говорил, – покачал он головой.

–– Ничего он тебе, Леонардо, больше и не расскажет! В палаццо Веккьо все знают, что он твой друг, и гонфалоньер Содерини, разумеется, избегает при нём подобных разговоров…

–– И это притом, что он сам пожелал, чтобы Мартелли был голосовым проводником между нами, – усмехнулся Леонардо.

–– Видимо, не во всём…

–– Да, по-видимому, не во всём!

–– Вторая картина на обратной стороне новой залы в Совете Синьории по замыслу Содерини должна быть спором между вами, как между старшим поколением и молодым поколением, – продолжал Перуджино открывать Леонардо секреты коридорных разговоров во дворце палаццо Веккьо. – А также на примере этих двух картин он желает высмеять политических противников Флорентийской Республики, представив их таким образом, что ты – это старый, изгнанный из Тосканы клан Медичей, а Микеланджело – это обновлённая демократами Яснейшая Республика Флоренция!

У Леонардо от неожиданности лимонный померанец, торчавший в губах, вылетел изо рта, как винная пробка из бутылки с перебродившим вином, и попал в чай, разбрызгав его из чашки; часть брызг попала ему в лицо. Выругавшись и отряхивая себя от капель, Леонардо поставил почти пустую чашку на стол и виновато заулыбался.

–– Не часто со мной такое случается!.. Извини, Пьетро!.. Меня не перестаёт изумлять приспособляемость политических авантюристов, теряющих свою популярность… Говорил я ему, что его ждёт, так он, бестия, видимо, не может мне простить этого предсказания и начал мстить таким вот мерзким образом… Э-эх! – покачал он сокрушённо головой. – Жаль, я не герцог Валентино! А вот он с удовольствием бы принял его вызов и поучаствовал бы в его интриге, в свою очередь, преподав ему настоящий урок политического коварства, от которого, я уверен, Содерини трясся бы, как от падучей лихорадки…

–– А он и так трясётся! – такой же усмешкой, что и у Леонардо, отреагировал на его слова Перуджино. – Да и не он один… Весь Рим трясётся от страха и все области, отпавшие от Римской Кампаньи и Церковной Области! – он сделал паузу и, понизив голос, таинственно добавил, наклонившись к Леонардо. – Я только что из Рима, Леонардо, и у меня есть для тебя хорошая новость: Папа Юлий II назначил за голову дона Чезаре Борджа десять тысяч дукатов!..

–– Как это понять?! – настороженно, с недоумением, посмотрел на него гость.

–– Дону Чезаре удалось бежать из башни замка Медина дель Кампо и благополучно скрыться от преследования, покинув пределы Кастилии! – ещё тише ответил Перуджино.

–– А где он сейчас?! – подвергаясь его влиянию, тоже снизошёл до шёпота Леонардо.

Пьетро Перуджино пожал плечами.

–– Поговаривают, что он добрался до Памплоны и остановился при Дворе короля Наваррского… Я думаю, что именно это обстоятельство заставило гонфалоньера Содерини затеять интригу с картинами, чтобы настроить флорентинцев против тебя и наконец-то осуществить заговор их руками, который Флоренция безуспешно пытается реализовать уже много лет, ставший известным в Италии чуть ли не каждому москиту!

–– Да-а!.. – только и смог, опять покачав головой, протянуть Леонардо. – Осуществить заговор, убив меня руками флорентинцев, – эта идея достойна самого дона Чезаре Борджа… Тонко и неуязвимо для правящей верхушки Флоренции!

–– Так никто из них не хочет, чтобы ты, узнав об удачном побеге герцога Валентино, вновь поступил к нему на службу! Для них это означает только одно – и ты знаешь, что… Они – и я в этом нисколько не сомневаюсь – сами стараются подобрать ключик к тебе, чтобы то, что ты делал для герцога Валентино, начал делать для них!.. Сейчас, с удачным освобождением дона Чезаре Борджа из заключения, эти надежды для них рухнули, и они считают, что тебя лучше убить, чем отпустить из Флоренции, когда ты закончишь расписывать стену в новой зале дворца палаццо Веккьо!