–– Почему? – нахмурился Содерини.

–– Потому что – я повторяю вам – я учёный и занимаюсь наукой и хорошо вижу, как ваши архитекторы и каналостроители, именно они, пытаются явить вам чудо, представляя, вместо настоящей конструкции гидротехнического сооружения, его воображаемый результат! – с иронией улыбнулся Леонардо. – Их проект – это надуманное вместо настоящего!.. Поэтому я не боюсь работы с каторжниками, так как, несмотря на её бесконечность, она закончится гораздо раньше, чем вы думаете… – сделал он предупредительный посыл, желая проверить по поведению гонфалоньера, имеется ли в арсенале его мыслей та, что подразумевает его арест за службу у герцога Валентино. – Я и каторжники обретём свободу, а вот вас, возведённого в пожизненные гонфалоньеры Флорентийской Республики, сами же флорентинцы низведут и прогонят с позором!..

В глазах сеньора Пьеро Содерини промелькнул испуг, не укрывшийся от внимательного и пристального взгляда Леонардо.

–– Что вы такое несёте?! – вскипел гонфалоньер.

–– Я всего лишь сказал вам правду, – остался невозмутимым Леонардо. – А умному человеку правда не страшна!.. Или вы всё же её боитесь?! – поддел он его с иронией.

–– Ничего я не боюсь!.. С чего вы взяли? – вскочил Содерини с мраморной плиты. – И с чего вы взяли, что меня низведут и прогонят с позором?

–– Если уж у вас хватило ума довериться венецианским каналостроителям, то уж такой пустяк вам не составит труда уразуметь…

–– Леонардо! – окликнул его сеньор Мартелли, видя, что он и не собирается ослаблять натиска на гонфалоньера, что может закончиться для него непоправимыми последствиями. Как потом признался ему Леонардо, в этот момент он желал быть отвергнутым Содерини, чтобы уехать из Флоренции в Валенсию, испанское герцогство дона Чезаре Борджа, и там поискать для себя работы. – Сеньор Содерини! – обратился Мартелли к гонфалоньеру. – Я думаю, что мессере Леонардо посчитал сомнительным ваше предложение о том, чтобы из этой мраморной плиты можно было бы произвести что-либо достойное, так как она повреждена, и её местонахождение здесь исчисляется половиной столетия… В его обращении к вам прозвучало слово «надгробие», и это неслучайно, потому что многие мастера-ваятели надгробных скульптур не раз обращались к настоятелям собора Мария дель Фьоре отдать им её, и мессере Леонардо знает, что вам об этом известно… Не лучше ли и в самом деле эту мраморную глыбу отдать кому-нибудь из таких ваятелей, а мессере Леонардо поручить что-нибудь более для него подходящее, например, в новом зале Совета Синьории в палаццо Веккьо написать картину, прославляющую справедливую борьбу флорентинцев против пизанцев.

У гонфалоньера с лица сошло гневное выражение, и он задумался.

–– Замечательная идея! – потеплел его взгляд. – И замечательный у вас заступник, мессере Леонардо!.. Сире Николо, – обратился он к секретарю Макиавелли, – запишите распоряжение о настенном изображении в новом зале Совета Синьории в палаццо Веккьо картины битвы… Раз уж мессере Леонардо прославил Мария делле Грацие в Милане, сделав монастырь местом паломничества для мастеров искусства и простых граждан всей Италии, то почему бы ему не прославить дворец Синьории во Флоренции, чтобы и он стал таким же местом паломничества, но для людей знатных…

–– Не искушайте Бога, сеньор Содерини! – недовольно вздохнул Леонардо.

–– Что такое?!.. Чем вы ещё недовольны?!

–– В монастыре Мария делле Грацие я писал «Тайную Вечерю», и поэтому люди со всей Италии идут в Милан, чтобы посмотреть в монастырской трапезной на лик Христа и его апостолов, поклониться им и вознести «осанну»! – ответил с грустью в голосе Леонардо. – Вы же предлагаете мне писать битву – кровопролитие и ужас человеческого жертвоприношения в угоду постоянно жаждущему человеческой крови дьяволу…

–– Вы невыносимый человек, мессере Леонардо!

–– Я лишь хочу оградить вас от пагубного отождествления дьявольского с божественным, за что вы, несомненно, понесёте – одному Богу известно какое – тяжёлое наказание…

–– Я бы на вашем месте, сеньор Содерини, прислушался к словам мессере Леонардо, – заметил ему епископ Венедикт, предупредив его очередной порыв гнева.

Не успев вспылить, гонфалоньер замер, медленно выпустив сквозь сжатые губы задержанный в груди воздух. Воспользовавшись удобным случаем для благополучного выхода из разговора, Пьеро Мартелли схватил Леонардо под руку и поволок его за собой, на ходу откланиваясь сеньорам, монахам, настоятелю собора и гонфалоньеру Совета Десяти.

–– Замысел картины я лично передам от мессере Леонардо вам, сеньор Содерини, чтобы оценить, в какую сумму он обойдётся Совету Синьории и флорентийским гражданам… – торопился он высказаться на ходу скороговоркой.

–– Я буду рад, если вы, сеньор Мартелли, станете голосом мессере Леонардо, – неохотно отозвался ему сеньор Содерини. – И возьмёте на себя обязанности его распорядителя, потому что с самим мастером Леонардо у меня нет больше желания ни встречаться, ни тем белее разговаривать.

–– Чудесное совпадение! Мне тоже не хочется вас видеть! – буркнул себе под нос Леонардо, но Мартелли одёрнул его с такой силой, что последние его слова превратились в нечленораздельные обрывки звуков.

Они торопливо направились к воротам монастырских складов. За спиной они слышали громкий голос сеньора Пьеро Содерини, разговаривавшего с настоятелем собора Мария дель Фьоре, епископом Венедиктом:

–– А эту мраморную плиту и впрямь чего здесь держать?.. Отдайте её кому-нибудь из тех ваятелей, что занимаются надгробными памятниками, вон хотя бы мессере Микеланджело Буанаротти… Он уже преуспел в надгробьях, пусть теперь сделает что-нибудь стоящее! А не получится – и чёрт с ней!.. Сойдёт кому-нибудь из сеньоров на могильный памятник!..