–– Живут, – согласился лекарь. – Отнесите-ка его в мою студиоло и приготовьте там всё для кровопускания, – отдал он распоряжение стоявшим рядом слугам.

–– Кровопускание не поможет! – опять громко и уверенно заявил Леонардо.

Резко развернувшись, на этот раз герцог обрушился на него со всей своей яростью:

–– Как вы смеете совать свой нос туда, где ни черта не смыслите?! – взревел он. – Вы, музыкант, позволяете себе наглость давать советы моему личному придворному лекарю о том, что поможет, а что нет!..

–– Я просто забочусь о вашей казне, ваше Высочество, – остался невозмутимым Леонардо. – Вы только что обронили слова по поводу того, что она истощается по мере участившихся неизлечимых недугов ваших маленьких подданных… А о том, что им поможет, – я ещё не сказал!

Спокойствие и выдержка флорентинца подействовали на герцога, как вода на огонь. Готовый на очередной взрыв ярости, он сомкнул губы и с шипением выпустил через нос весь воздух из груди. Не отводя взгляда, он вплотную подошёл к Леонардо и, чуть приподнявшись на носки, вкрадчиво заглянул ему в глаза.

–– В стенах этого замка витает слух, что у меня «чёрный глаз»… Вы это имеете в виду?! – затаив дыхание, словно боялся собственного голоса, шёпотом, но вызывающе с угрозой спросил он.

–– Я думаю, ваше Высочество, что если бы у вас был «чёрный глаз», то он пришёлся бы кстати к чёрному цвету арапов, – так же вкрадчиво ответил ему Леонардо. – Нет, у вас самые обыкновенные глаза, как у всех обычных людей. Дело совсем в другом…

У герцога из груди вырвался вздох облегчения. Он принял свою прежнюю осанку, отступил от Леонардо и, поглядев на своего лекаря, с любопытством разглядывающего флорентинца, спросил:

–– А в чём же тогда?..

–– В человеческой коже, – просто ответил Леонардо.

–– В человеческой…

–– … коже?! – с усмешкой перебил герцога лекарь.

–– Да, именно в человеческой коже! – подтвердил свои слова Леонардо. – Она представляет собой живую материю, а вы задушили её мёртвой структурой!

Брови лекаря взметнулись вверх, и он сипло рассмеялся.

–– Кожа – живая материя! Нет, это надо же!.. – воскликнул он клокочущим хрипом. – Ещё со времени араба Авиценны ясно, что кожа мертва! Она покрывает человека, как черепичная крыша замок! Может ли быть черепичная крыша живой?!

–– Может.

–– Нет, вы видели, а?!.. – взорвался лекарь новым приступом смеха.

–– А вы видели в крышах дымоходы, печные трубы каминов и вентиляционные люки? – остался Леонардо по-прежнему спокойным и невозмутимым.

–– Что вы хотите этим сказать?!

–– То, что имеющий глаза – не видит очевидного…

–– Говорите яснее! – вмешался герцог.

–– Извините, ваше Высочество! – чуть склонил голову Леонардо. – Ваш лекарь, мессере Луиджи Морлиани, ссылается на медицинский Канон великого арабского учёного, Абу-Али Ибн-Сина, созданный им в начале одиннадцатого века и которому насчитывается уже почти пятьсот лет… Осмелюсь заметить, что оно ошибочно…

–– Вы оспариваете канон Авиценны?! – с возмущением взорвался Луиджи Морлиани.

–– Да!

–– А кто вы такой?!

–– Он прибыл сюда от короля Лоренцо Медичи придворным музыкантом, – за Леонардо ответил лекарю герцог Людовико, испытывая замешательство и внутренне предчувствуя, что этот огромный флорентинец знает гораздо больше, чем нотную грамоту.

–– Музыкант?! – поперхнулся собственным вдохом Луиджи Морлиани.

–– А вам не кажется, мессере Луиджи, что для музыканта я хорошо осведомлён о том, кто такой Абу-Али Ибн-Сина, под каким именем он известен европейцам, и о том, в какое время он создавал сборник своих медицинских Канонов?

Все замерли: герцог Людовико Сфорца, его окружение придворных вельмож, пришедших на голос спорящих, лекарь, а также раскрывший от удивления рот Джироламо Мельци – все ожидали продолжения, что ответит Леонардо на свой заданный вопрос, ибо никто, кроме него, этого сделать не мог.

–– Так вот: мнение Авиценны ошибочно! – ещё раз повторил он. – Человеческая кожа, как черепичная крыша, пронизана множеством труб, только вместо дыма из них идёт вода… Как вы по утрам умываете своё лицо, так кожа, выделяя пот, умывает им тело, а одежда является естественным для неё полотенцем, делающим кожу сухой и чистой… Не потому ли вы умываете лицо, что на нём нет одежды? – Леонардо сделал паузу, он видел, что его слова проникают в сердце каждого слушателя. – Кожа этих мальчиков покрыта несмываемой грязью, и поэтому, задыхаясь от неё и мучаясь невозможностью её смыть, их тела погибают… Ваше Высочество, вам дешевле обойдётся купить дорогих, но настоящих арапов… Моду обмануть можно, но природу нет!.. И прикажите вашим слугам отмыть всех мнимых арапчат от красочного чёрного лака, и вы увидите, сколь долго ещё они послужат вашему Высочеству! – он подошёл к мальчику, которого ещё не унесли и которого на руках держал один из слуг, и, переложив в свои руки, спросил: – Позвольте, ваше Высочество, я сам это сделаю?

–– Вы не ответили, откуда вам известно об Авиценне…

–– Я об этом вам расскажу сразу после того, как увижу улыбки на здоровых лицах этих детей… Замечу: ваших же слуг! – остался непреклонным Леонардо.

Не знавший отказов, герцог испытывал в себе борьбу бешенства и смирения. Ещё ни один из придворных вельмож-аристократов не вёл себя так с ним, не говоря уже о простых придворных служащих. Что значит для него смерть ничтожного слуги по сравнению с его честью? За гораздо более невинные проступки, чем неподчинение его воле, он жестоко наказывал придворных, подчинённых, а тут решительная и бесстрашная непреклонность неизвестного никому флорентинца – прямой вызов ему! И всё-таки он сдался, не выдержав прямого, открытого и честного своей смелостью взгляда Леонардо. Немного помолчав, он кивнул: