Шкаф, кресло, журнальный столик, небольшой диван – все они оставались темными по мере приближения к ним протагониста, но вот он подошёл к письменному столу, и тот сразу засиял бирюзовым светом.

Бинго! Теперь уже настоящий я бросился к столу.

С фотографии в серебряной рамочке тончайшей работы на меня смотрела пара. Ну, справа понятно – я, вернее, барон фон Валленштайн собственной персоной. А это что за мамзель рядом с ним? Жена? Симпатичная. Не совсем в моём вкусе, правда, мне больше женщины с восточным разрезом глаз нравятся, ну да и эта ничего. Это я к тому, что, если мне тут придётся надолго застрять, так хоть под боком красавица будет, а не чудовище.

Я вернул рамку на место, по очереди вытащил все ящики из тумбы стола и вытряхнул их содержимое на столешницу. Помимо груды бумаг на ней оказались шесть толстых тетрадей, записная книжка с символикой Аненербе на обложке из тиснёной кожи и деревянная коробка с сигарами.

Прежде чем приступить к изучению записей, я задёрнул плотными портьерами окна. Не потому, что боялся чужих глаз (окна выходили во двор, а не на улицу) – просто вспомнил, как видел в фильмах о войне, что такие шторы использовали для светомаскировки. Вернулся к излучающему волны тепла камину. Подвинул ближе к потрескивающему огню кресло-качалку, сел, накрыл ноги шерстяным пледом и с головой погрузился в чтение.

Глава 2

Записная книжка оказалась личным дневником барона, где он с почти патологической страстью записывал всё, что касалось его экспериментов. Помимо скрупулёзных записей, барон часто делал наброски наиболее успешных экземпляров. По ним я легко мог представить эволюцию его опытов.

Если сперва шли рисунки горбатых людей с уродливыми наростами на теле и обезображенными нарывами и гнойными язвами лицами, то ближе к середине дневника стали встречаться уже более похожие на оборотней существа. Правда, лица у них всё равно оставались человеческими, только вот челюсти сильно выпирали вперёд, отдалённо напоминая звериную морду. Рисунок настоящего вервольфа появился на исписанных бисерным почерком страницах в самом конце записной книжки.

Читать эмоциональные впечатления барона от экспериментов и разглядывать рисунки, конечно, интересное занятие, но меня больше интересовала практическая информация. Только она могла уберечь меня от неприятностей, если бы вдруг довелось говорить с кем-нибудь о работах Валленштайна. С тем же Гиммлером, например. Я отложил дневник барона в сторону и взялся за тетради. В отличие от записной книжки, они хранили в себе целую кладезь научных знаний и просто пестрели обилием громоздких формул, таблиц и сложных графиков.

За три с половиной часа я едва одолел две пухлых рукописи. Оставалось осилить ещё четыре манускрипта и попытаться разложить по полочкам полученные сведения. Голова уже трещала от переизбытка информации. Я решил немного отдохнуть, но у провидения на меня были другие планы.

Едва я откинулся на спинку кресла, как дом содрогнулся от оглушительного звона. Сперва я подумал, что на улице прогремел взрыв, но, когда металлический звук раздался во второй раз, понял, что это звенит гонг, привезённый бароном из тибетской экспедиции. Запись о нём попалась мне в самом начале первой тетради, как и описание найденного во время той же поездки загадочного артефакта.

Я подождал немного, вдруг дверь откроет дворецкий или кто-то из слуг, но потом вспомнил, что за всё время моего присутствия в доме никто из челяди меня не побеспокоил. Странно, куда все подевались? Даже Сванхильды нет. (Имя баронессы я нашёл в записной книжке барона.) Может, Валленштайн отправил её вместе с прислугой в загородное имение, а сам остался спокойно доделать работу?

Гонг опять издал громоподобный звук. Я встал и потопал к двери, попутно ругая барона на чём свет стоит. Ну и вкусы у него, это ж надо догадаться домой такую хреновину притащить. Умом тронешься, если ночью гости неожиданно нагрянут.

Как назло, гонг прогремел в четвёртый раз. Злой как собака на того парня, что поставил столь радикальное средство оповещения, я приоткрыл дверь. Косой луч света выхватил из темноты стремительно летящие снежинки и рослую фигуру эсэсовца в генеральской шинели с серебристо-серыми лацканами. Чёрная фуражка с орлом на высокой тулье почти касалась лакированным козырьком крупной горбинки на носу. Бледно-голубые холодные глаза походили на кусочки льда, гипнотизируя и подчиняя любого, кто не мог противостоять его природному магнетизму. К счастью, на меня такие штучки не действовали, а потому я спокойно выдержал атаку ледяных глаз гостя и даже не моргнул.

– Сегодня хорошая погода, барон, – сказал незнакомец, войдя в дом с волной морозного воздуха. Захлопнув дверь, он поправил кожаные перчатки, стряхнул с рукавов снег. – Не желаете прогуляться?

Я замешкался, не зная как отреагировать на приглашение. Отказаться, ссылаясь на занятость? Но я не знаю, кто этот человек. Может, куратор проекта «Вервольф» и тогда отказ равносилен приговору. Согласиться – тоже не вариант. Вдруг этот наци из конкурирующей структуры рейха. Тогда на стол моего настоящего начальника (знать бы ещё, кто это) тут же ляжет донос от идейного доброхота, мечтающего о моём месте. А-а, была не была! Кто не рискует, тот не знает, что такое кипящий в крови адреналин.