– С тобою пустит.
– И парнишка от неожиданной радости, кажется, готов плясать.

– Вот и договорились, Гурьяныч! Пойдете не один - дадим человека, может, Василий Николаевич согласится. И завтра - в путь.

Гурьяныч ушел озабоченный. Конечно, шестьдесят лет - это многовато для такого похода. Но он, видимо, не счел возможным для себя отказать нам.

Макарова обрадовалась моему сообщению относительно паутины. Мы договорились, что утром она отправит своего проводника-эвенка на оленях до Кедрового. Местом встречи будет слияние двух верхних истоков ключа там, где Макарова стояла лагерем три недели назад.

Но оказалось, что Василий Николаевич не может идти С Гурьянычем -загрипповал. В штабе не нашлось подходящей кандидатуры, опытные парни были в тайге, на работе, и я решил сам идти со стариком. Дело серьезное, и тут не должно быть никаких ошибок. К тому же я не мог отказать себе в таком маршруте по тайге, да еще с таким таежником, как Гурьяныч.

Поздно возвращаюсь из штаба. Горы, точно чудовища, стоят на горизонте, закутавшись туманом. Из-за них, с востока, неслышно крадется прозрачная майская ночь с тусклыми, как бы подернутыми дымкой звездами. Странной, загадочной кажется тишина уснувшего поселка.

На порожке моей квартиры сидит Пашка. Замерз, дрожит, как бесприютная собачонка на холоде, но не уходит.

– Я к вам, - обрадованно встречает он меня.
– Дедушка послал сказать, что мы можем завтра с обеда идти.

– Кто это "мы"?

– Я и дедушка.

– А бабушка тебя отпускает?

– Отпускает. Мы и Кудряшку берем с собой… Вы бы отпросили меня в школе, скажите, что без меня работа сорвется.

– Уж как-нибудь я найду, что сказать. Но, если твои дела в школе плохи, не возьму, даже если отпустят.

Пашка вдруг вскакивает, хватает мою руку и, вскинув в небо голову, замирает…

– Не слышите?
– спрашивает он таинственным шепотом - Гуси!.. С места мне не сойти, гуси!.. Снимите шапку.

Из бездонной тьмы падает на землю усталый гусиный шепот. Он точно ножом полоснул по сердцу. Впервые я слышу его в эту весну. В нем вольность посильнее ветра, радость возвращения, сладость жизни.

– Эх, с ними бы, а?!
– горестно вздыхает парнишка.

Где-то высоко в звездах глохнут взбудоражившие нас звуки. Пашка тоже не отрывает глаз от темного неба. Ночной крик гусей, кажется, пробудил в нем еще никогда не испытанное желание лететь с птицами в неведомые страны, и он, может быть, понял, что это новое чувство пленило всего его и что теперь уж ни за что не освободиться от мечты побывать в неведомых странах.

– Пошли в комнату, - говорю я, открывая дверь и пропуская мальчишку вперед.

В комнате жарко. Пашка отказывается раздеться, говорит, на минутку забежал. Сидит хмурый, сдвинув брови.

– Чего, Пашка, молчишь?
– спрашиваю я.

– Неохота бабушку и дедушку обижать, а то бы махнул следом за гусями.

– Куда? Он молчит.

– Подожди, пусть оперятся у тебя крылышки.

– То-то и беда!
– серьезно соглашается парнишка.
– Вот ружье бы, тогда можно и подождать.

– О ружье потом. Бабушка, видно, права: ты слишком увлекаешься охотой.

– Какая там охота - вместо собачонки бегаю. Самому же пальнуть дедушка часто не дает; говорит, ружье наше вот-вот должно разорвать - ненадежное. А насчет охоты я не хуже других.

– Охотником, Пашка, назовешься, когда будешь разбираться в следах зверей и птиц, будешь знать их повадки. Ты должен научиться сшибать на бегу козла, снимать летящую птицу. Не достигнешь этого - нечего тебе делать в тайге с ружьем.

– Что вы, что вы! Да я в тайге любую пташку назову - дедушка мне все объясняет, а козла на бегу или птицу влет сшибу, ей-богу, сшибу.

– Ну, насчет козла это ты…

– Не верите?!

– Нет. А вот относительно ружья не знаю, что с тобой делать.

Его будто оса ужалила.
– Дадите?!
– вскрикнул он, весь загораясь.

– На эти дни, может быть, и дам.

Пашка вскакивает, хватает со стула свою шапку и мигом исчезает за дверью, точно боясь, что я могу раздумать. Потом он громко барабанит в ставню:

– Спокойной ночи, я к дедушке в Медвежий лог побегу сказать насчет ружья!

– Ты с ума сошел - ночью! Не смей!

В ответ хлопает калитка, и на тихой улице смолкают торопливые шаги Пашки.

"С чего это я ружье пообещал? Не наделал бы глупостей!" - запоздало думаю я. Но, видно, этот вопрос для меня давно решен.

– Что это парнишка зачастил к вам?
– спрашивает Акимовна, заглянув в комнату.
– Заметили, глаза у него шустрые, так и нижут, так и шарят…