Аля застыла, ожидая, что же будет дальше. Ведь Райли мог просто спешиться и по-простому сорвать цветок. Или ей предложить спешиться и прогуляться к полю вместе. Но нет.

Мужчина, не останавливаясь и не осаживая коня, просто наклонился и на полном скаку сорвал крупный, красивый мак. Аля от волнения даже пискнуть не успела — слишком уж опасно подобная демонстративность со стороны выглядела. Зато как красиво!

Вороной конь, белая рубаха, растрепанные русые волосы и — улыбка, с которой возвращался господин Берн, держа в правой руке огромный мак. Аля неглубоко судорожно вздохнула, мельком подумав, что улыбка и этот особенный взгляд превращают Райли в настоящего красавца. И очень-очень не хочется, чтобы он еще кому-либо так улыбался. Только ей!

— Вот твой цветок, держи, — пристроившись к смирной серой в яблоках лошадке Али, мужчина вручал мак. — Видишь отличия?

Девушка тут же заинтересованно сунула в лепестки нос, изучая на нюх и цвет. Был бы обычный цветок, попробовала бы еще на вкус, но этот кусать — бррр!

Повертев в разные стороны, изучив все лепестки, чашелистики, пестик и тычинки, Аля немного разочарованно вздохнула — мак выглядел самым-самым обычным, отличаясь только размерами:

— Нет, ничего не вижу.

— Даже если магически проверишь — все равно отличий не найдешь, — «утешил» ее Райли, деликатно протягивая платок. В ответ на недоуменное хлопанье глазами, прошептал одними губами: — Нос.

Аля скосила глаза, стараясь разглядеть упомянутую часть тела, и ойкнула, тут же принявшись торопливо стирать желтую пыльцу, густо усеявшую нос. Правда не выдержала и фыркнула от смеха, припомнив, как в детстве вывалялась в парадном белом платье в одуванчиковом поле, а потом, для лучшего запоминания правил поведения юной леди, несколько месяцев вышивала на платье одуванчики, зашивая неотстиравшийся одуванчиковый сок. Правила оказались запомнены накрепко, и за одуванчиками Аля с тех пор отправлялась только в комбинезоне. За маками, похоже, также лучше ходить в нем же.

Впрочем, нынешняя одежда девушки как нельзя лучше соответствовала ситуации — легкая рубашка и брюки, так что при желании можно не только на лошади ехать, но и в поля, даже заросшие крапивой, сходить без особого ущерба для здоровья и целостности кожных покровов.

— Чему улыбаешься? — Райли умел так интересоваться, что сразу становилось понятно — ему не все равно.

Возможно, именно поэтому на курс к декану записывалось много студентов, несмотря на предупреждения о страшной процедуре сдачи экзаменов, где будут нещадно гонять по всем темам. Старшекурсники поддерживали предупреждение, рассказывая многочисленные истории немилосердных экзекуций. Однако эти истории лишь добавляли упрямства юным студентам — по крайне мере тем, кто действительно хотел стать хорошим таксидермистом и не прозябать всю оставшуюся жизнь обычным ремесленником.

— Вспомнила про одуванчики, — беззаботно щурясь на солнце, ответила Аля и заправила мак за ухо. — Еще когда я была маленькая.

— Расскажи.

Фыркнув еще раз, Аля принялась живописать похождения юной леди в одуванчиках, а после продолжила и другими историями из жизни леди, выпрашивая взамен рассказы из жизни опытных таксидермистов.

Вскоре на смех подтянулись, поколебавшись, остальные студенты, а вслед за ними и часть свободных стражей. Остальные продолжали бдить за дорогой и окрестностями — какой бы мирной или пасторальной не казалась картинка, следовало ожидать любых напастей и быть начеку.

За разговорами время летело быстро, и несколько часов езды до лагеря прошли незаметно.

В лагере их первым встретил вихрь по имени Сильва.

Изнывающая от ожидания рыжая с утра шаталась неприкаянным привидением возле дороги, высматривая группу студентов и стражей. Шаталась она не одна, а с фамилиаром, выражающим свое плохое настроение всеми доступными ему способами. У охранников довольно быстро закончилось терпение и желание слушать немелодичное музыкальное сопровождение, с вестью о чем и был отправлен гонец к руководству лагеря.

Появившийся на зов бедных стражей господин Рут одним своим видом заставил элементаля присмиреть, а свою подопечную отправил на пробежку вокруг лагеря. И ежедневную норму выполнит, и нервную энергию сбросит, и охране досаждать не будет.

После первого круга надувшаяся рыжая еще выражала досаду путем выразительного фырканья. После пятого — задумалась о своем поведении. К десятому пришла к выводу, что она действительно немного рановато вышла встречать подругу, а Пуся действительно немного громко нервничал. К пятнадцатому кругу на Сильву спустилось медитативное, благостное спокойствие, которое подхватил и фамилиар. О чем и оповещал окружающий мир мирным грудным курлыканьем, пока рыжая несла клетку в казарму.

Однако холодный душ вернул Сильве весь энтузиазм и частично — силы, так что Аля сама не заметила, как очутилась на земле и в крепких дружеских объятиях, поцелуях и похлопываниях, сопровождающихся невнятными воплями, общий смысл которых сводился к «Как я по тебе соскучилась!». В долгу Аля не осталась.

Наблюдающие за сценой встречи подруг, по-доброму посмеивались и понимающе улыбались, некоторые с ностальгией по былым временам юношеского энтузиазма.

Хоть на Границе и царили более свободные по сравнению с остальной армией нравы, нарушать порядок не следовало. Пока девушки прыгали и обнимались, вернувшиеся с побывки стражи четко доложили о своем прибытии командиру и отправились по своим местам. После этого к процедуре знакомства с командным составом приступили студенты, толпившиеся гурьбой неподалеку и с легкой завистью наблюдающие одновременно и за подругами, и за настоящими воинами.