Шрифт:
Бабушка это раньше слышала. Все смеялись над мокрым Мухиным, который сел на лошадь, хлебнув лишнего. Поначалу он озлился, ударил кулаком, а потом начал уговаривать, чтобы та вышла из воды. Но обиженная лошадь топталась на месте, крутилась, перестала подчиняться хозяину.
Долго потом потешались над Мухиным. Зато пьяным не видели.
В школу друзья шли медленно. Кусуров все еще стеснялся, но возвращению друга радовался от души. На улице взрослые здоровались с ними первыми, удивленно разглядывали Юру, и Ванька очень гордился, что они шли вместе.
В классе уже сидела Римма Чехова.
— Ой, Юра приехал! — воскликнула она. — Какой же ты, военный, хороший! Садись рядом со мной.
Кусуров не выдержал:
— Ты, Чехова, это, не того… Короче, переезжай к Власову, он уже меньше луку ест, не задохнешься. А мы вдвоем на твою парту сядем.
— Дудки тебе! Мне и здесь хорошо! — Ее глаза блестели. — Садись, Юра. Очень тебя прошу.
Юра посмотрел на нее, на Кусурова. Ему было приятно в своей школе, своем классе. И чтобы никого не обижать, он прошел к окну и сел на свою парту.
— Здесь сидит кто-нибудь?
— Нет, никто, — как-то неуверенно ответила Римма.
— Вот и хорошо! Я на свое место сяду. Здесь еще мой отец с писателем Шолоховым учились, на этом месте сидели…
Вскоре собрался весь класс. Ребята окружили Юру. Перебивая друг друга, спрашивали про войну. Валентина Васильевна вошла как-то незаметно, села за свой стол и слушала, о чем говорил ее ученик…
Через несколько дней в класс неожиданно вошел директор школы Илья Яковлевич Бовкунов. Необыкновенно сияющий:
— Дорогие мои, только что сообщили: под Москвой разгромили фашистов!
На миг воцарилась такая тишина, какой никогда еще не было. И вдруг поднялась неудержимая буря. Ребята кричали «ура!», хлопали партами, прыгали, плясали, и за это их никто впервые не ругал.
Когда страсти немного поутихли, Илья Яковлевич продолжал:
— Все мы ждали этого дня и не сомневались, что фашистам не победить русский народ, не сломить нашу волю. Вот, например, Юра Подтыкайлов. Он дважды перешел линию фронта, ходил в разведку, был в плену. Его граната помогла нашим вырваться из концлагеря. Смотрите на него, разве он боится фашистов?! Нет! Советских людей не запугаешь, мы до конца будем бороться за свою Родину, за свою свободу…
В классе стояла тишина. Все смотрели на Юру.
— Фронтовая жизнь Юры сложилась так, что он не был принят в пионеры, как вы. Но своими боевыми делами он оправдал пионерское звание. И в честь победы под Москвой предлагаю принять его в славные ряды ленинской пионерской организации. Кто за — прошу поднять руку.
Все были за. Все подняли руку.
Юра был ошеломлен. Так быстро и неожиданно все произошло.
— Ну, пионер, поздравляю! — Илья Яковлевич пожал Юре руку и развернул сверток. — За галстук извини, не достали новый, но и этот добрый, носи с честью! Чехова, повяжи.
Римма зарумянилась и торжественно повязала Юре красный галстук.
Домой Юра летел как на крыльях. Ночью не спалось. Вспоминалось, как мать дарила ему свой галстук, как пронес он его через фашистский концлагерь, как похоронили с ним Николая Прохорова… И вот теперь…
Зима держалась суровая, вьюжная, с крутыми морозами. Люди жили тревогами войны. Редко проходила неделя без похоронки. Война объединила всех. И не было силы, которая смогла бы нарушить эту священную сплоченность людей.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Зима тянулась непривычно долго. Даже старики удивлялись — давно такого не было.
Весна начиналась короткими оттепелями, редкими солнечными днями. Но в начале апреля забурлила земля весенними ручейками. Зазвенели птичьими голосами богучарские сады.
Радовались люди теплу, солнцу, весне. Но с весенней радостью появились и тревожные вести: фашисты начали наступление. В бой вводились новые танковые соединения, свежие дивизии. Из сводок было ясно, что бои шли с переменным успехом. И все-таки чувствовалось превосходство противника в военной технике.
…Занятия в школе кончились. Все перешли в четвертый класс, но особой радости ребята не испытывали. Надвигались другие испытания.
Глядя на людей, Юра ощущал уже знакомое чувство, как тогда в Щорсе: — перед появлением немецких войск. Неужели и сюда придут фашисты, думал Юра. Опять пули, смерти…
Ранним июльским утром его разбудила бабушка. Лицо встревоженное, растерянное, на глазах слезы.
— Просыпайся, родной, — торопила она Юру. — Слышишь, как стреляют? Фашисты сюда рвутся. О господи, и когда же все это кончится?!