что не допьёшь, не возьмёшь с собой,

туда, где то ли витки спирали,

а то ли – пропасть, эфирный шум.

Напиток налит, напиток налит,

определяющий русло дум.

Стальная чаша – разбить не выйдет,

рука прикована – пей, и всё,

пей на распятье, пей на корриде,

пей на мели и когда трясёт.

Да, Мефистофель! Кто дна не видел,

но думает, что однозначно сыт,

таким не место, такой пусть выйдет -

к другим корридам разбитых корыт.

В дороге счастье нащупал Фауст,

но век ограждает нас от дорог,

и брошен якорь, и рвётся парус,

стремясь покинуть край недотрог.

И оком бури нависла старость,

фаталистический верный рок -

за всё, что было и будет, кара

с добром упорно равняет порок

и все попытки искореняет

прийти к ответу – куда, мол, полез…

…В том правда, что голова больная,

что правда любая со счастьем вразрез.

И в том ещё, что напиток налит,

и что его не допить никак;

что, если мы и впрямь на спирали,

то, может, и вовсе – у родника.

Мюнгхаузен (Рудольфу Эриху Распе)

Остановить… Притормозить… Запаузить…

На передышке барабанной дроби

должно всегда ведь как-то осенять.

Хочу быть как… Хочу быть как Мюнгхаузен:

поднять себя за волосы из топи,

держа ногами правду, как коня.

А дальше как – перекрестившись, в полымя,

опять в бега за восьминогим зайцем,

иль косточкой стрелять по тишине?

Чтоб с ветками, от ягоды тяжёлыми,

в рогах пришёл олень – кому на зависть,

кому – на счастье, может быть, и мне.

И, изнурённый баечными фразами,

желающий объятий и баталий,

мир проверять устав на глубину,

хочу быть как… Хочу быть как Мюнгхаузен:

фитиль в себе поджёгши из мечтаний,

лететь из пушки страсти на луну.

Рыба (Эрнесту Хэмингуэю)

Пучки восклицаний – "спасите!", "поймите!" и "дайте!" -

и нервов пучки, словно леска, в тугом кулаке;

и вновь рыба-меч повлечёт меня на поводке,

но меч ранит небо в укромном, в закрытом мирке,

и рыба-победа окажется рыба-предатель.

Целительным императивом себя поднимая,

другие слова придержу – отзовутся потом

мне тенью незрелости; преобразится в "ничто"

заветное "всё"; так же старого гения том

в сменившемся мире едва ли достоен вниманья.

Хотя – не всегда. И Эрнест престарелый рисует

в рыбалке, как вечно сожительствуют страсть и смерть,

сомнений зыбучая топь и духовная твердь;

и выделены – еле зримо – всегда "жизнь" и "верь" -

с такой предпосылкой чуть больше останется в сумме.

С такой предпосылкой всегда остаёшься невинным,

пусть руки по локоть всосала кровавая муть.

Но кровь – арифметика, зря её лить ни к чему.

…Раз есть рыба-меч, то тогда, может, мне самому

стать рыбой?

Едва ль прежде видели

рыб-херувимов.

В плаще (А. П. Чехову)

Всех молодых наш мир усердно старит.

Лик в бороде, как статуя в плюще.

Как много чеховских "людей в футляре",