– Этот калека? Да что вы говорите!

– Вот именно он. Самое время убрать отсюда девушек, этим вы, быть может, спасете жизнь Лейтхольду.

Усталость все сильнее овладевала надзирательницей.

– Этого я совсем не хочу. Если все это правда и ваш помощник забыл о своей эсэсовской чести, ему место на виселице.

– Вот именно!
– убежденно сказал Копиц.
– Но отъезд девушек, возможно, исправит его. Да, переведите их в другое место, фрау Россхаупт.

– Посмотрим...
– Надзирательница с трудом подняла набрякшие веки. Слушайте, нет ли у вас тут какой-нибудь каморки, где можно прилечь?

Копиц перегнулся через стол.

– Может быть, вызвать доктора? Что с вами?

– Ничего, - сказала она и хлебнула из рюмки.
– Сегодня утром я получила телеграмму... Разбомбили домик моих родителей... и... младшая сестра тоже... Покажите, где у вас койка. На полчасика...

* * *

Писарь дочитал длинный список, поднял очки на лоб и протер глаза. Потом перебросил бумагу через стол Зденеку и сказал хрипло:

– Надо все переделать.

Это были первые слова, произнесенные им сегодня с утра. После переклички и инцидента с Оскаром Эрих вернулся в контору сам не свой, было видно, что сцена, разыгранная на апельплаце, отнюдь не доставила ему удовольствия. Он несколько раз собирался заговорить на эту тему со своим помощником, но Зденек работал с такой подчеркнутой сосредоточенностью, что писарь промолчал. Теперь тишина была нарушена, и Зденек поднял голову.

– А почему надо переделывать, герр Эрих?

– Надо!
– прохрипел писарь.
– Если бы ты вовремя посоветовался со мной, не пришлось бы зря работать. Зачем ты в шести местах указал причину смерти - "tiphus exanthematicus"?

Зденек прищурился.

– В диагнозы врачей я не вмешиваюсь. Как они пишут на рапортичках, он указал на клочки бумаги, - так я и указываю в сводке.

– Утром ты был на апельплаце и все слышал. Переделай сводку, вместо тифа напиши всюду "сердечная недостаточность", "insuficiencia cordis". Есть в лагере тиф или нет, это еще будет видно.

– Здесь подписи врачей.

– Не болтай зря. Неужели надо еще раз повторять тебе, что в глазах эсэсовцев доктора из нашего лазарета - коновалы, а не врачи...

– Об этом вы говорите с Оскаром. Я пишу то, что...

– Ну, хватит!- Эрих схватил сводку и разорвал ее пополам. Шрам на его шее побагровел.
– Еще ты будешь мне перечить! В конторе этому не бывать, здесь распоряжаюсь я! Думаешь, я за вас подставлю голову под удар и пойду в комендатуру с неправильной сводкой? Как бы не так! Когда меня здесь не будет, ты поймешь, какое сомнительное удовольствие - помогать людям, имея за спиной таких олухов, как ты и Оскар. Вот будешь за все отвечать сам, тогда попробуй написать в сводке не то, чего хотят наци. А строить из себя храбреца за мой счет...

На дворе послышался возглас "Achtung!" Писарь умолк на полуслове. Его слух был натренирован: если прозевать это "Achtung", можно получить изрядную взбучку.

– Открой-ка дверь, я не расслышал...

Зденек выглянул из конторы.

– Вызывают врача женских бараков.

– К воротам? Странно. Сбегай в лазарет, скажи Шими-бачи.

Писарь остался сидеть за столом и хмуро уставился в одну точку. Надзирательница уехала минут десять назад, зачем же вызывают врача женского лагеря? Может быть, хотят назначить его вместо Оскара главой лазарета? Или это связано с тем разговором, который был сегодня у Копица с Оскаром?

Но тут Эрих оставил всяческие догадки - ему вдруг пришло в голову, что он сейчас может воспользоваться отсутствием Зденека и просмотреть его бумаги. Чех все время что-то записывает. Что это такое могло быть? Вот и сейчас, когда писарь обратился к нему насчет сводки, Зденек быстро сунул под ящик какие-то бумажки...

Эрих встал, надвинул на нос очки и перегнулся через стол к бумагам Зденека.

* * *

– Меня вызывают?

Шими-бачи схватился за грудь, но тотчас овладел собой и встал. Его щеки были, как всегда, розовы, седые виски придавали лицу благодушное выражение.

Оскар заметил невольное движение старого врача и взглянул ему в глаза.

– Тебе нехорошо?

– Нет, я просто искал градусник.
– Шими-бачи сунул руку в правый карман пальто и вынул термометр.
– Я думал, что он у меня в нагрудном кармане, а он, оказывается, здесь.

Он бережно положил футляр с градусником на стол, потом извлек из кармана свиток бумажных бинтов и бросил их рядом с градусником.

Оскар нахмурился.

– Ты знаешь, почему тебя вызывают?

– Откуда же мне знать?
– улыбнулся Шими-бачи.
– Но опытный заключенный всегда очищает карманы, когда идет к ним.

– Шими!
– Оскар взял его за плечи.
– Ты был неосторожен в разговоре? Может быть, с надзирательницей?

– Может быть, - неторопливо кивнул венгр.
– А разве ты никогда не высказываешься неосторожно? Я сказал Кобыльей Голове, что можно спасти наших девушек: надо быстро убрать их отсюда, пока они не заразились тифом. Разве я неправ?

В открытых дверях появился Зденек, а издалека опять донеслось: "Frauenarzt, vorwarts!"

У Оскара дрогнули губы. Он обнял старика. Тот, улыбаясь, упирался и не хотел прощаться с Рачем и Антонеску, которые тоже подошли к нему.