Но вот они встали лицом друг к другу, в зале зажгли свечи и приглушили свет, и за пленительными звуками «Признания» Гару последовали неловкие, скованные па. И уже через несколько мгновений молодые люди преобразились: страхи их улетучились, движения стали плавными и уверенными, а в глазах засияла любовь. Жених, стройный и элегантный, забыв о своей нескладности, смело вел в танце грациозную невесту в пышном белом платье. Люди повставали с мест, чтобы лучше видеть происходящее, и уже скоро пару окружало плотное кольцо зрителей.

Сабина осталась за столом, потому что он стоял на возвышении прямо перед площадкой, где танцевали новобрачные, и ей было все отлично видно. Она наблюдала не только за молодоженами, но и за гостями, смотревшими на их танец, и размышляла о том, что все эти люди испытывали сейчас одни и те же чувства: восхищение, умиление, радость и вместе с тем легкую, светлую грусть. Женщины утирали неизбежные в такой ситуации слезы, а мужчины задумчиво взирали на молодую влюбленную пару, которая вступала в новую, неизведанную жизнь.

В какой-то момент, пробегая глазами по лицам зрителей, поглощенных созерцанием юной четы, Сабина натолкнулась на взгляд, выражающий чувства иного рода: в нем была такая враждебность и такой леденящий, арктический холод, что она невольно поежилась и лишь потом осознала, что на нее смотрит стоявшая в толпе напротив мама Армана. Под ее неприязненным взором девушке стало не по себе – все ее с грехом пополам восстановленное равновесие и позитивный настрой вновь полетели к чертям, уступая место сомнениям и омерзительному ощущению собственной неполноценности. Видимо, эта женщина уже сделала свои, судя по всему, нелестные выводы о Сабине и даже не пыталась их скрывать. Будь на ее месте кто-нибудь другой, кто угодно, Сабина не обратила бы на это внимания: она же не червонец, чтобы всем нравиться; но это была мать Армана, и одного ее взгляда было достаточно, чтобы девушка превратилась в сгусток оголенных нервов, а на глаза навернулись непрошеные жгучие слезы. Ей безумно захотелось исчезнуть, испариться, спрятаться подальше от этой женщины, от ее нелюбви, от всех расстройств и разочарований последних дней. Она устала, устала и измучилась из-за своих переживаний, из-за неоправдавшихся ожиданий и несбывшихся надежд. Ей нужно было побыть одной, подумать, успокоиться. Она, к сожалению, не могла сбежать отсюда насовсем, но хотя бы небольшую передышку она должна была себе позволить.

Не дожидаясь окончания танца, Сабина встала и вышла из зала в холл, а оттуда на улицу, рассчитывая, что прохлада и безмятежность летнего вечера помогут ей взять себя в руки и поддержать вновь пошатнувшуюся уверенность в себе. К счастью, в этот момент в маленьком парке, разбитом вокруг Дома приемов, почти никого не было, и темнота сгущающихся сумерек утаивала от редких прохожих ее состояние. Она шла по парку, рыдая и всхлипывая, не замечая ни изумительной свежести воздуха, ни аромата цветущих пионов. Все мысли несчастной были заняты только этим испепеляющим взглядом и непереносимой жалостью к себе. Как хотела бы она оказаться дома, в своей комнате, под любимым покрывалом, чтобы не слышать ничего об Армане и его родителях и вдоволь поплакать над своими напастями и злополучной судьбой. И хорошо, что хотя бы здесь, в парке, никто не мешал ей предаваться печали, никто не лез со словами утешения и бесполезными советами.

Однако уединение девушки было недолгим: не успела она дойти и до середины аллеи, огибающей здание, как за спиной послышались торопливые шаги. Очень надеясь, что это не по ее душу, она все же прибавила шагу, так как сойти с густо обсаженной пихтами аллеи было некуда, но буквально через минуту Сабину нагнал запыхавшийся Арман. Подбежав, он схватил ее за плечи и развернул к себе, вглядываясь в заплаканное лицо и покрасневшие, полные обиды глаза.

– Сабинка, малыш, что случилось? Почему ты плачешь?

Даже под дулом пистолета она не призналась бы ему в подлинной причине своих слез, но так как на виртуозную актерскую игру сил уже не осталось, да и времени на сочинение достойной версии тоже, она выдала первое, что пришло ей в голову:

– Не знаю, растрогалась, наверное…

– Это ты от их танца так поплыла? – Арман смотрел на нее с недоумением.

– Ну… да. Мы же, девушки, сентиментальные, по любому поводу плачем.

– Раньше я за тобой такого не замечал. – Арман был не на шутку встревожен ее реакцией и, похоже, не верил в наскоро состряпанную легенду. – Уверена, что ничего не хочешь мне рассказать?

Сабина покачала головой и отвернулась. Он ни за что не должен узнать, почему она плачет, иначе он посмеется над ней и решит, что она чокнутая истеричка, выдумывающая бог знает что.

– Но я не понимаю, все же было хорошо еще пять минут назад. Что стряслось?

Не желая изобретать еще одну причину своего во всех смыслах плачевного состояния, она молчала.

– Мне уйти?

– Как хочешь. – Она не хотела его прогонять, но была бы рада, если бы он догадался оставить ее одну. Однако сегодня Арман сообразительностью не отличался: вместо того чтобы уйти, он притянул ее к себе и обнял, прижав ее голову к своему плечу.

– Малыш, послушай, если это из-за моего отъезда… – Он, видимо, действительно не понимал, что еще могло быть не так, и это был единственный вариант, который приходил ему на ум. Что ж, она не собиралась его разубеждать, ведь он был не так уж далек от истины: завтра ночью у нее появятся все основания рыдать из-за его отъезда, а сегодня пусть тоже помучается, теряясь в догадках из-за ее поведения. В конце концов, он это заслужил, не только же ей страдать. Между тем Арман продолжал: – Сабинка, я знаю, ты расстроена и не хочешь, чтобы я уезжал. Я сам этого не хочу, но что мне делать? Я не могу спорить с родителями, пойми же это. И я очень быстро вернусь – ты даже соскучиться не успеешь, честно. Любимая, у нас все будет хорошо! Я так тебя люблю, ты мое счастье, моя радость, моя судьба… – Арман зарылся губами в ее волосы, шепча берущие за душу слова: – Я не смогу без тебя жить, ты мне нужна как воздух. Любимая, солнце мое, жизнь моя… – Он гладил ее голову, скользя ладонью по завитым небрежными локонами волосам. – Малыш, мой маленький, глупый малыш… Я люблю тебя больше всего на свете, ты ведь это знаешь? Ты мне веришь?