Остальные операции я делала на автомате, не заметив, как покалывают пальцы, когда мы откачали кровь и заполнили раствором, сохраняющим органы, засыпали брюшную полость донора колотым льдом. Органы Кристины были вырезаны, промыты и бережно уложены в стерильную емкость. Я не могла не думать о ней.

Как именно она погибла? Понятно, что многие сотрудники, работая в такой структуре как «Сафино», имели более глубокое, а главное грамотное понимание о современном донорстве. Эти люди понимали, что своей смертью они могут спасти не одну, а несколько жизней. Даже после смерти неся в мир добро через других людей. И если бы не упорное сопротивление Шепарда, я бы не была так удивлена. Ведь донор не звезда, не светское лицо и не член богатой семьи, не желающей огласки. Или нет? Времени на рассуждения не оставалось, мы должны приступать ко второй части операции.

Руфус.

Накануне у него поднялась температура, и отказали почки, теперь он находился на диализе и впал в кому. На время операции мы с Шепардом забыли разногласия, работая слаженно, как единая команда под негромкую музыку, льющуюся из динамика плеера.

Все шло, как по маслу, сделали разрезы, его печень на счастье не запуталась в рубцовых тканях, выглядела травмированной, уменьшенной, но добраться до нее оказалось легко. Моя команда углубилась в брюшную полость, откачала пять литров жидкости, называемой «асцит», что являлось нормой для таких видов поражения, оценили ее. Ведь сколько бы мы не делали снимков МРТ, никогда не знаешь, что внутри. И не смотря на кровавость операции, та прошла успешно. Когда же дело дошло до почек, Шепард, до этого по плану занимающийся своими органами, зашипел на меня.

— Удаляйте все.

Не поняв его, я замерла, наблюдая, как с кончиков пальцев стекает кровь Руфуса. И это волнует меня. И сильно.

— Обычно же оставляем.

Если орган может работать, почку просто досаживали на намеченное с точки зрения врача место, не трогая старую, это могло со временем, когда часть нагрузки будет снята, восстановить орган.

Я проигнорировала Шепарда и закончила зашивать.

Почка ожила, начав вырабатывать мочу, и уже собралась снять второй зажим, как тот грубо схватил меня за запястье, чуть не опрокинув на реципиента.

— Если ты сейчас же не вырежешь у него старую почку, клянусь тебе, это будет твоя последняя операция. Ты поняла? — проклекотал он, грозно зыркая глазами.

Пациент от такого действия не приобретал никаких выгод. Более того, мог получить в будущем ущерб, если по каким-нибудь самым разным причинам его донорская почка откажет.

Мне стало совершенно нечем дышать от злости. Надоело, слишком долго я вела себя, как хорошая девочка. Нервы и так на пределе, усталость добила, и я, яростно дыша, испепелила Шепарда взглядом, рявкнув:

— Ты, мать твою, клятву Гиппократа принес!

Шепард выглядел, как обезумевший маньяк, даже по тем кусочкам кожи, что были не закрыты маской, шапкой и костюмом, виднелось, как он покраснел, обозлившись.

— Вон! Пошла вон, сука! — он начал пихать меня к двери, пока не выставил прочь, захлопнув дверь. Вопил он так, что слышал весь этаж.

— Не пускать ее на порог!

Нервы вконец сдали, и, сев на корточки, я зарыдала. Разве возможно так работать. И сколько так можно работать? Подбежали медсестры, персонал. Кто-то принес воды.

Там, в операционной, оставалось только зашить Руфуса и доставить в реанимацию. Я кое-как поднялась. Взяла себя в руки, и пошла заполнять бумаги и отчет о проделанной работе, ненавидя Шепарда до глубины души.

Покончив с бумажной волокитой, когда стемнело, усталая, притащилась домой, считая, что это был один из самых тяжелых дней в жизни. Но раз пациент жив, не самый тяжелый, философски решила я.

Стоило переступить порог дома, как налетел Андрей. Пьяный, на взводе, он без лишних разговоров потащил за руку в спальню, на ходу раздевая.

— Андрей, — возмутиться не было сил.

Пока тащил, он даже не удосужился включить ночник, и я второпях собирала синяки по углам.

— Что происходит, ты можешь объяснить?

— Да. Хочу тебя, — сообщил он, лихорадочно расстегивая пуговицы на штанах, стаскивая их и цепляясь пальцами за лифчик. — Прям очень. Не могу ждать.

— Стой, пожалуйста, ну подожди, — попыталась отбиться я, пока он дергал, обнажая груди. — У меня был кошмарный день.

Трусики затрещали в пальцах, обозначая, как ему все равно. Мокрые губы впились в рот, вяло и потрясенно ответила, не в силах отказать ему и не в силах поддержать его, чувствуя, что еще немного и завою. Да что ж за день такой.

Он опрокинул нас на кровать, повалившись сверху. В душе будто кто-то выжигал, долго и старательно, и теперь там образовалась дырка.

– Ну давай, писечка. Не будь бревном, шевелись, — кряхтел он. — Ты как ведро с песком.

Я устало закрыла глаза, чувствуя текущие струйки слез на висках, голове, ощущая дикую, бесконечную пустоту, резь от причиняемой боли внизу, тяжесть тела. И ведь не насилует, любит, любит как умеет. Хотелось одновременно и умереть и заорать. Я не хочу тебя. Но у нас так давно не было секса, нужно было пересилить, заткнуться и стиснуть зубы.