Князь Дмитрий Палецкий с дружинниками распахнул двери главной мечети. Вбежали, сгрудились у входа. Кровь стекала с мечей, алыми пятнами растекаясь по персидским коврам, от сквозняка подрагивали златотканые занавеси. По одной стороне мечети возвышались лари, набитые до краев золотом, по другую – роскошные женщины в дорогих одеяниях. Ароматный фимиам ласкал ноздри. Посреди мечети в окружении тридцати вооруженных мужей стоял на коленях и рыдал татарин в рваном халате и белой чалме. Выл от отчаяния, перемежая речь сурами, посыпая голову пеплом.

Воины выступили вперед, закрыли страдальца, обнажили сабли. Русские собрались в кулак, приготовились. Сошлись в молчаливой сече. Численный перевес быстро привел к разгрому. Палецкий рубил сверху хлипкого юношу, от души, с оттяжкой, тесня к воющему бедняку. Бедолага успевал только подставлять саблю, клинок гнулся все ниже к тюбетейке, узкие глазки бегали по сторонам. Силы покидали, следующий удар грозил стать последним, татарин взвыл по-русски:

– Не убивай меня! Полони и веди к царю своему! Получишь большие почести! Я – Зайнаш, правая рука хана, а в бедняцких одеждах сам хан Едигер!

Зайнаш отбросил оружие, упал на колени, склонил голову под милость или отсечение. Палецкий остановился, памятуя о приказе, заискрились очи в предвкушении высокой награды:

– Ведите казанского хана к царю!

Дмитрий поймал наваждение взгляда украдкой. Видение растворилось в гареме. Ринулся в гущу, растолкал женщин, вывел чаровницу. Крепкая рука мягко откинула хиджаб. Русичи разинули рты, присвистнули, зачесали каменные лбы.

Дразнящий взгляд с поволокой, черные волосы, нежные ушки с бриллиантовыми серьгами. Кожа, излучающая свет, манящие губки, бровки дугой…

– Царь! Царь! – доносилось с улицы.

А князь Палецкий тонул в глазах казанской жены.

Великокняжеский конь вышагивал парад. На ветру реяло знамя с образом Спаса и пречистой Богородицы – хоругвь Дмитрия Донского с Куликова поля. Слуги, подгибаясь, несли честной крест. Перед мечетью Иоанн спешился. Упал на колени, возблагодарил Творца, потекли скупые слезы. Поднявшись и преисполняясь радостью, воскликнул:

– О, сколько в единый час полегло людей за этот город! И не по глупости сложили казанцы головы – велика слава и красота сего царства!

Подошел к казанскому правителю, скрестил руки на груди, грозно осмотрел. Едигер, раздавленный поражением, сгорбился, уронил глаза в землю.

– Хана в тепло, сподручных в железо, – отрезал Иоанн.

Едигера усадили на коня, повезли в Царский стан, Зайнаша погнали на привязи.

– Други! – обратился царь к внемлющему войску. – На великое дело сподвиг нас Господь. Вознесем молитву Всевышнему за успех, дарованный сегодня! Три дня вам на разграбление! Берите все, что сможете унести. Царская же доля – ни единыя медница, ни полон, ничего! Токмо Едигер, знамена царские, да пушки градские.

Молодежь с улюлюканьем бросилась врассыпную, свита и ветераны не шелохнулись.

– Где воин, пленивший хана? – Царь обвел взглядом дружину.

Из мечети вышел Дмитрий, ведя за руку женщину, вновь закрывшую личико платком. Иоанн подошел, сердечно обнял князя, похлопал по спине:

– Спасибо, друже! Получишь награду великую. И храбрецы твои славные век проживут в богатстве и здравии!

– Благодарю, государь. – Палецкий потупил голову. – Но только одна награда мила мне. Дозволь забрать эту женщину из ханского гарема.

Развеселый царь выдержал паузу – давно не приходилось слышать столь малой просьбы. Откинул платок избранницы и… растворился в омуте бездонных глаз. Застыл, как истукан, краснея лицом, погружаясь в любовную трясину.

– Друже Дмитрий, – прошептал царь, – бери всех. А эту оставь мне. Царицей будет.

– Нет! – вспыхнул Палецкий, отпихнул царя, выхватил меч. – Моя!

Князь толкнул женщину в мечеть, захлопнул дверь, прижался спиной.

– Моя!

Иоанн IV потер саднящее плечо, сбросил оцепенение, вспыхнул, как башкирская нефть.

– Царю перечишь?!

– Моя! – орал Дмитрий, размахивая окровавленным мечом.

Пахнуло знойной грозой. Царь кивнул – на отступника кинулись телохранители. Палецкий защищался с остервенением берсеркера, раня друзей, кровоточа ранами. Рычал медведем, но не подпускал к дверям.

– Довольно! – крикнул Иоанн.

Охранники отступили. Царь приблизился, сладкая улыбка заиграла на челе, полился елей увещеваний:

– Негоже тебе проявлять силушку на моих людях. Твоя! Быть по сему. Давай обнимемся, как верные товарищи.