– Приехал доктор, – раздался голос за спиной.

Ольгу увели в спальню. Доктор занялся ею. Михаил слушал человека из охраны.

– Она позвонила, как обычно, с тренировки и сказала, что зайдет в оранжерею, и мне нужно будет забрать ее с площади… – парень слегка волновался. – Я нашел ее, сидевшую полусогнутой возле входа в музей. Привез домой… Вот, собственно, и все.

– С ней был кто-то рядом подозрительный? – Михаил дергал рукой. – Или хотя бы неподалеку?

– В том то и дело, что нет… И, видимо, уже давно.

– В смысле?

– Голуби… Они сидели вокруг нее. А один даже на ее коленях пытался что-то клевать.

Михаил отпустил парня, заметив в проеме дверей врача.

– Ничего страшного, – спокойно произнес тот, – я сделал все что нужно. Она спит, и утром все будет нормально.

– Но док…

– Тест не выявил наличие субстанций в организме, – он опередил интерес Михаила. – Этот тест – один из последних… – доктор развел руками, – хотя все указывает на присутствие опиатов. Ничего не могу сказать. Всегда считал, что в жизни все объяснимо… Дерзайте, молодой человек!

Доктор принял конверт с деньгами, пальто от парней и с кивком головы покинул дом.

– Он стоял возле лотка с черно-белыми фото, – Ольга морщила лоб, вспоминая детали. – Не знаю, почему… Ведь я шла за шпинатом, я шагнула к нему… Глаза – они как магнит, серые, стальные властные… Фотографии разрывали мозг! Это снимки из моего прошлого. Но я точно знаю, что в те моменты меня никто не фотографировал. Я была на них в состоянии… ну ты понимаешь. Я удивленно подняла глаза на него и увидела его зрачки – они били «в точку»! Мир перевернулся, и мне страшно захотелось испытать то… ты знаешь…

Михаил глотнул кофе. Ему оно показалось полынью. Он даже заглянул в напиток, увидев свое отражение.

– …Он сказал: «Я помогу! Да?» Я ответила: «Да». И все качнулось под ногами. Заволновалось морем все окружающее меня. Я сидела в парке с Люси, это было наше начало… Люси больше нет давно, – Ольга всхлипнула. – Но мы были с ней, и я испытала то, что действительно было кайфом. Я не могу это объяснить, но я была там, и все было реальным. Затем голос шофера и тяжесть… – Ольгу передернуло как от чего-то жуткого. – Тяжесть от всего непереносимая…

Михаил тер виски, пытаясь унять вновь появившуюся мигрень – боль пока сносная, но ненужная.

Говард положил морду на колено хозяина, словно прислушиваясь к тиканью наручных часов Михаила и пульсации головной боли.

*

Михаил помнил, как нашли его люди из странного общества и сообщили о плачевном состоянии его отца. Откинув внутренние условности, он переступил порог храма. Странного храма. Ступил на камень мозаики возле одра, на котором лежал отец. Внутренне недоумевая, почему отец, еще живой, подготовлен к поминальному обряду? Сухая рука, гладкая кожа…

Воскресенье. Служба в храме. Он вошел в обитель спустя почти четверть века. Его встретил служитель, мгновенно оставив юродивого. Михаил заметил интерес в глазах подходящего к нему, затем недоумение и отдаленный оттенок страха. Пламя свечи колыхнулось, образуя странные тени на фресках.

– Вам нужна моя помощь!

Это было утверждение.

– Не думаю, – ответил Михаил, с интересом разглядывая образы святых на иконах и стенах.

– Я все-таки думаю, что она нужна! – служащий настаивал.

– Я так не думаю! – повысив голос, развернулся к нему Михаил, жестом одновременно успокаивая парней.

Служитель, смиренно опустив голову, прошептал:

– Вы сюда вернетесь…

Он не слышал его. Он восстанавливал в памяти сюжеты и образы со стен храма, где он присутствовал на прощании с отцом. Впечатления разнились. Здесь лики святых и живописные сцены несли в себе Добро и Зло, обреченное на гибель. В окружающей ритуальный стол отца атмосфере таился подтекст непроходимой однотональной серости с заявкой на вечность. Ни Добра, ни Зла. Ни Света, ни Тьмы. Серость во взглядах собравшихся живых и окружающих образов.

Пульсация боли тикала в голове. Ворот рубахи сдавил горло. Из памяти выплыл образ Распятого, ломающий все каноны веры и представление о ней. Мученик был прикован на разведенных в разные стороны стрелках, закрепленных на полуразвалившемся циферблате. Сейчас над Михаилом возвышался образ Иисуса на кресте с подтеками крови из-под гвоздей, смертельной раны и веток терновника.

Он хватал воздух ртом, повиснув на руках парней возле ворот храма. Стоявшие на паперти отшатнулись в сторону. Выходящие прихожане, крестясь и бормоча, ускорили шаг.