Генерал неловко поднялся.

– И, если тебе от этого станет легче, формально мы не помолвлены.

Генерал слегка поклонился, и Динни повернулась к тетке, которая обмахивала раскрасневшееся лицо куском фиолетовой промокательной бумаги.

Наступило молчание. Затем генерал спросил:

– Когда ты едешь в Липпингхолл, Эм?

– На будущей неделе, - ответила леди Монт.
– А может быть, через две? Лоренс знает. Я показываю двух садовников на цветочной выставке в Челси. Босуэла и Джонсона, Динни.

– Как! Они все еще держатся за вас?

– Крепче, чем раньше. Кон, вам нужно завести у себя анемии... Нет, не то слово. Ну, знаешь, такие яркие.

– Анемоны, тетя.

– Очаровательные цветы. Для них нужна глина.

– В Кондафорде нет глины, - возразил генерал.
– Тебе, Эм, следовало бы это знать.

– В этом году азалии у нас - просто мечта, тетя Эм.

Леди Монт положила промокашку:

– Я говорила твоему отцу, Динни, чтобы тебя оставили в покое.

Динни, искоса наблюдавшая за мрачным лицом генерала, обошла скользкую тему:

– Тетя, знаете вы магазинчик на Бонд-стрит, где продают фигурки животных? Я купила там чудесную лисичку с лисенятами, чтобы папа перестал ненавидеть этих зверьков.

– Ах, охота!
– вздохнула леди Монт.
– Они такие трогательные, ко'да высовываются из норы!

– Даже папа не любит раскапывать их жилье и брать их прямо в земле. Правда, папа?

– Н-нет, не люблю, - ответил генерал.

– Они кусают детей до крови, - объявила леди Монт.
– Я помню, как у тебя шла кровь. Кон.

– Грязный и бесцельный способ. В наше время к нему прибегают только охотники старой школы, приверженцы арапника.

– Кон выглядел то'да отвратительно, Динни.

– У тебя не хватает выдержки для такого способа, папа. Тут нужны курносые, рыжие, веснушчатые мальчишки, способные убивать ради того, чтобы убивать.

Генерал поднялся:

– Мне пора обратно в клуб. Джин заедет туда за мной. Когда мы увидим тебя, Динни? Твоя мать...

Он оборвал фразу.

– Тетя Эм оставляет меня у себя до субботы.

Генерал кивнул. Он принял поцелуи сестры и дочери с таким видом, как будто хотел сказать: "Да, но..."

Динни посмотрела ему вслед из окна, и сердце у нее сжалось.

– Твой отец!
– раздался за спиной голос тетки.
– Все это очень тя'остно, Динни.

– Я считаю, что с папиной стороны крайне любезно не напоминать о своих правах на меня.

– Кон - чудный, - согласилась леди Мон.
– Он сказал, что молодой человек был очень почтителен. Кто это ворчал: "Гр-гр"?

– Старый еврей в "Дэвиде Копперфилде".

– Вот, вот. Я чувствую себя точно так же.

Динни оторвалась от окна:

– Тетя! А я чувствую, что стала совсем другой, чем две недели назад. Тогда у меня не было никаких желаний; сейчас я - одно сплошное желание, и мне совершенно безразлично, пристойно я себя веду или нет. И не уверяйте, что это пройдет.

Леди Монт потрепала племянницу по руке.

– "Почитай отца своего и матерь свою", - напомнила она.
– Но ведь есть еще: "Оставь все и следуй за мной". Нико'да не - знаешь, какой заповедью руководствоваться.

– Нет, я знаю, - сказала Динни.
– Как вы думаете, на что я сейчас надеюсь? На то, что завтра все раскроется. Если это произойдет, мы можем немедленно пожениться.

– Выпьем чаю, Динни. Блор, чаю! Индийского и покрепче.

XVI

На другой день Динни привела своего возлюбленного к дверям музея, где служил Эдриен, и там рассталась с ним. Оглянувшись, она увидела, что Уилфрид, высокий, перехваченный в талии поясом, снял шляпу и дрожит. Но он улыбнулся девушке, и его взгляд согрел ее даже на расстоянии.

Эдриен, предупрежденный заблаговременно, принял молодого человека с "нездоровым", как он сформулировал про себя, любопытством и тут же мысленно сопоставил его с Динни. Удивительно несхожая между собой пара! Однако его чутье, обостренное, вероятно, длительным изучением скелетов, сразу же подсказало ему, что сточки зрения физической племянница выбрала правильно. Этот человек имел право стоять рядом с ней. Его мужественная грация и мускулистая элегантность была под стать ее стильной хрупкости. А смуглое усталое и напоенное горечью лицо озарялось такими глазами, заглянув в которые даже Эдриен, воспитанник закрытой школы, не выносивший кинозвезд мужского рода, признал, что они обладают притягательной силой для представительниц слабого пола. Разговор зашел о костях, и это растопило первый лед; когда же началась дискуссия о принадлежности к хеттской расе одного не слишком хорошо сохранившегося скелета, отношения стали почти сердечными. Люди и страны, с которыми они оба познакомились в несколько необычных условиях, явились следующим стимулом для упрочения взаимной симпатии. Но лишь взявшись за шляпу, Уилфрид наконец неожиданно спросил: