– Мы не хотим выглядеть смешными. Насколько мне известно, в Англии уже лет семьдесят - восемьдесят как прекратились дуэли. Но Джек - пережиток. Мы не знаем, что и думать. Грубости - не в его стиле; суды тоже. Но все-таки нельзя предполагать, что он оставит оскорбление без ответа.

– Может быть, он поразмыслит и поймет, что виноват больше, чем Уилфрид?
– спросила Динни, собравшись с духом.

– Нет, не поймет, - ответил Юл.
– Поверьте, мисс Черрел, я глубоко сожалею о случившемся.

Динни поклонилась:

– Вы очень любезны, что пришли; Благодарю вас.

– Я думал, ты вряд ли сможешь заставить Дезерта послать Джеку свои извинения, - с сомнением в голосе промолвил сэр Лоренс.

"Вот зачем я им понадобилась!" - мелькнуло в голове у Динни.

– Нет, дядя, не смогу. Больше того - даже не заикнусь об этом. Я заранее уверена, что он не согласится.

– Понимаю, - мрачно бросил сэр Лоренс.

Динни поклонилась Юлу и направилась к двери. В холле ей показалось, что она видит сквозь стену, как они снова пожимают плечами, как мрачнеют их расстроенные лица, и она поднялась к себе. Извинения? Сама мысль о них оскорбляла девушку, - перед нею стояло затравленное, измученное лицо Уилфрида. Он задет за живое тем, что его мужество поставлено под сомнение, и ни за что не станет извиняться. Динни долго и печально бродила по комнате, затем вытащила его фотографию. Любимое лицо глянуло на нее со скептическим безразличием посмертной маски. Своенравный, переменчивый, надменный, эгоистичный, глубоко двойственный - какой угодно, но только не жестокий, не трусливый.

"Любимый!" - подумала Динни и спрятала карточку.

Она подошла к окну и высунулась. Прекрасный вечер! Сегодня пятница Эскотской недели - первой из двух, когда в Англии почти всегда хорошая погода. В среду был форменный потоп, а сейчас уже лето в полном разгаре. К дому подъехало такси, - ее дядя и тетка приглашены куда-то на обед. Они выходят в сопровождении Блора; тот усаживает их и стоит, глядя им вслед. Теперь слуги включат радио. Так и есть. Grand opera. [7] "Риголетто". Щебет давно знакомых мелодий донесся к девушке во всем великолепии века, который лучше, чем нынешний, умел выражать порывы своенравных сердец.

Гонг! Хорошо бы не спускаться, - есть совсем не хочется, но придется, иначе она расстроит Блора и Огюстину. Динни торопливо умылась, кое-как переоделась и сошла вниз.

За обедом девушкой овладело еще большее беспокойство, словно сидение за столом, где приходится медлительно заниматься одним делом, до предела обострило ее тревогу. Дуэль? В наши дни - немыслимо! И все же дядя Лоренс - человек проницательный, а Уилфрид в таком состоянии, что пойдет на все, лишь бы доказать свое бесстрашие. Запрещены ли дуэли во Франции? Слава богу, что она не истратила деньги. Нет, это абсурдно! Вот уже целое столетие, как люди безнаказанно поносят друг друга. Волноваться нет смысла. Завтра они с дядей Лоренсом поедут к этому человеку. Как ни странно, все произошло из-за нее. Как поступил бы один из членов ее собственной семьи - отец, брат, дядя Эдриен, если бы его обозвали трусом и хамом? Что они могли предпринять? Хлыст, кулаки, суд? Безнадежно грубо и уродливо. И впервые Динни почувствовала, что Уилфрид поступил дурно, употребив такие слова. Как! Разве он не имел права ответить ударом на удар? Конечно, имел! Девушка снова увидела его откинутую назад голову, услышала слова: "Так оно лучше!"

Проглотив кофе, Динни встала и перешла в гостиную. На диване валялось вышивание ее тетки; девушка без особого интереса стала рассматривать его. Сложный старинный французский рисунок, - на такой нужна шерсть многих цветов. Серые зайцы поглядывают через плечо на странных длинных рыжих собак, которые сидят на еще более рыжих задних лапах, поблескивая красными глазами и высунув языки; деревья, листва, кое-где на ветвях птички; фон из темно-коричневой шерсти; десятки тысяч стежков. Потом работа будет кончена, ляжет под стекло на маленький столик и останется там долго-долго, пока все не умрут и никто уже не вспомнит, кем она сделана. Tout lasse, tout passe. [8] Снизу все еще доносятся звуки "Риголетто". Наверное, Огюстина пережила в молодости какую-то драму, раз она способна прослушать целую оперу разом.

"La donna е mobile!" [9]

Динни взялась за "Мемуары Хэрриет Уилсон", книгу, в которой любимым изменяют все, кроме самой писательницы. Да и та соблюдала верность лишь в своем понимании этого слова, - у этой распущенной, блестящей, остроумной, тщеславной и добросердечной кокотки был действительно всего один большой роман, но зато целая куча легких интрижек.

"La donna е mobile!" Мелодия насмешливо взлетает по лестнице, словно тенор уже достиг Мекки своих желаний. "Mobile! ". Нет. Это скорее относится к мужчине, чем к женщине. Женщина не меняется. Она любит - и теряет. Динни сидела, закрыв глаза, пока не замерли последние звуки последнего акта; затем легла спать. Ночь она провела тревожную, видела дурные сны и была разбужена стуком в дверь.

– Мисс Динни, вас к телефону.

– Меня? А который час?

– Половина восьмого, мисс.

Она села на постели:

– Иду. Кто просит?

– Он не сказал, мисс, но говорит, что вы нужны ему по важному делу.

"Уилфрид!" - подумала она, вскочила, накинула халатик и домашние туфли и побежала вниз.

– У телефона. Кто говорит?

– Это Стэк, мисс. Простите, что беспокою так рано, но ничего другого не оставалось. Мистер Дезерт, мисс, лег вчера в обычное время, но утром собака начала скулить у него в комнате. Я вошел и увидел, что постель не смята. Он, видимо, ушел очень рано, потому что сам я встал примерно в половине седьмого. Я не стал бы вас тревожить, мисс, но только вид его мне вчера не понравился... Вам слышно, мисс?

– Да. Он взял с собой одежду или другие вещи?

– Нет, мисс.

– Был у него кто-нибудь вечером?

– Нет, мисс. Но примерно в половине десятого пришло письмо. Я как раз подавал ему виски и заметил, что он не в себе. Возможно, ничего и не случилось, но ведь он такой стремительный, и я... Вам слышно, мисс?

– Да. Я оденусь и сейчас же еду. Стэк, вы достанете мне такси или лучше машину на целый день к тому моменту, когда я буду у вас?

– Я достану машину, мисс.