– Вин думав, шо яму выскасу подадуть!

– Рылом не вышел!
–  ввязались словоохотливые пролетарии.

Хуторяне познали виски через брата Хомы Сашку, который работал в Новороссийском пароходстве и привёз из Сингапура пятилитровую бутыль «Блэк Джека». Вискас никому не понравился, но каждый кичился этим, при случае не забывая похвастаться.

Татьяна Григорьева толкнула локтем в бочину Марихуану:

– Гля, Упырь самогонку компотом запивает.

– Извращенец, - поставила диагноз агрономова дочка, залившись со своим

неразлучным дружком визглявым смехом.

Упырь был разбитным, задиристым парубком. Он всегда говорил то, что думает, но не всегда думал, прежде чем сказать, поэтому его иногда били…

– …А сейчас, дамы и господа, пришло время прощания с наличностью, - тамада сделал скорбное лицо. – И чтобы этот процесс проходил безболезненно, поднимем приборы! – он выждал, чтобы не осталось обездоленных.
–  Брак, товарищи крестьяне - это пожизненная плата за доверчивость или, если можно так выразиться, рабство по согласию. А согласие, как сказал механик Мечников из легендарного романа «Двенадцать стульев» - есть продукт при полном непротивлении сторон. Нам осталось это закрепить. За молодожёнов! Горько!

– Горько!
–  как воинственный клич, подхватили присутствующие.

– «Горько!», господа присяжные заседатели, это не вкусовые ощущения, а призыв к размножению.

Публика снова встретилась с неотразимой улыбкой ведущего.

Молодые поцеловались. Жорка подал глазами знак Сосунку. Он считал за унижение пить шампанское, коим себя потчевали аристократы и очкастые интеллигентики. Сосунок, улучив момент, когда близняшки отвлеклись, строя догадки относительно появления на свадьбе щедрых дарителей, незаметно подмолодил шампанское в его бокале водкой.

Жорка мужественно прихлёбывал и смаковал из бокала, ничуть не выказывая подвоха, при этом заговорщики переглядывались, подмигивая друг дружке.

Это, впрочем, не ускользнуло от внимания сестёр, и поскольку Татьяне на всё это было глубоко наплевать, они сделали вид, что ничего не замечают. Великий конспиратор, однако, и так выдал себя, блаженно похрустывая скрученным в рулетик листиком квашеной капусты.

Сидящие рядом заметили шпионские манипуляции жениха и дружка, и им было приятно сознавать себя свидетелями полудетективных событий, которые, правда, начались задолго до этого, когда по хутору поползли слухи о том, что Танька Сильва захомутала лопоухого Манюню.

– Кушайте, товарищи, кушайте! Харчи нынче дорогие!
–  напутствовал Жульдя-Бандя, хотя в этом никто не нуждался.
–  Авраам и Хана позвали в гости Хаима и Сару, - он, улыбаясь, обнял радушным взглядом присутствующих. – «Кушайте, дорогие гости, кушайте», - наставляет Хана. – «Мы кушаем, Хана, кушаем», - отвечает Сара. – «Вы кушайте, кушайте», - настаивает Хана, меняясь в лице. – «Мы кушаем, кушаем», - отвечает Хаим. – «Нет, вы кушайте, кушайте!» - Хана синеет от злости. – «Мы кушаем, кушаем», - отвечают Хаим и Сара. – «Да вы не кушаете - вы жрёте!»

Марихуана отодвинула от дружка тарелку с мясом:

– Да ты не кушаешь, Хома, ты жрёшь!
–  и залилась вместе с ним звонким лающим смехом.

Наслаждаясь вниманием к своей персоне колхозников, Жульдя-Бандя обнаружил Фунтика в плену дородных казачек возраста предынфарктного состояния молодости. Тот, освоившись, по-хозяйски наливал им из графинчика белую жидкость, при этом о чём-то бурно повествуя. Не иначе как об одном из своих последних восхождений на Эверест.

– Наливаем, товарищи, не стесняемся! Между первой, как говорится, и второй…

– А это уже третья, - язвительно напомнила низверженная Дафния, отчётливо понимая, что тягаться с безудержным темпераментом захватчика ей не по зубам.

– Бог любит троицу, - с лёгкостью парировал тамада.
–  Как говорил мой покойный дедушка, Карл Генрихович, «питие определяет сознание…»

– Битие!
–  поправил Заслуженный враг народа Семён Колодяжный, с высоты прожитых лет имеющий право на собственное суждение в этих вопросах. Его старческое обрюзгшее лицо искрилось живыми проницательными глазами, а из разлатых ноздрей пытливым веничком выглядывали седые прутики волос.

Марихуана отвесила Хоме крепкий подзатыльник, подтверждая гипотезу Фуганыча. Оба захохотали, визгливым икающим смехом инфицируя хуторян, среди которых никто не мог спокойно взирать на веселье идиотов. Хома при этом подпрыгивал, как на раскалённой сковороде, всем своим видом подтверждая теорию Дарвина.

В это время конопатая девчушка в цветастом, как у цыганки, сарафане, поднесла на тарелочке рюмку водки и бутербродик с сыром и шпротами. Шпроты при этом по-деревенски были уложены валетом.