Ее домика в её Родовом Поместье.

Прошло две недели.

По-прежнему стояла тихая, солнечная, прозрачная осень. Лишь изредка, как сегодня, например, небо хмурилось, брызгая грустным, прозрачным дождиком в Анино толстое офисное стекло.

Аня сосредоточенно работала. Приближался гонконгский саммит, и Ане даже чудились иногда раскосые глаза азиатских воротил-финансистов, просматривающие ее доклад. Успех «Транс-Инвеста» означал выход на тихоокеанский фондовый рынок и огромные перспективы. Работа всё больше нравилась ей. Она чувствовала нарастающую уверенность в себе и получала искреннее удовольствие от скупых, но не таких уж редких похвал ее требовательного босса. Она искренне восхищалась Филатовым. Этот человек великолепно мыслил, в его голове мгновенно рождались идеи, которые он мог тут же пустить в ход. В то же время он был гибок, словно змея, и умел изменить тактику прямо на ходу. За несколько последних лет он и его команда сумели вытянуть из безнадежной пропасти несколько умерших приморских предприятий, отстроить две значимые автомагистрали, взять в аренду кусок побережья в Хасанском районе и построить там дайвинг-центр и яхт-клуб и еще много всего, что обеспечило Филатову славу «экономического гения».

Она установила хорошие отношения с тремя его замами и их секретаршами, знала по имени-отчеству всех уборщиц на своем этаже и почти весь управляющий персонал холдинга; обзавелась привычкой в обеденное время весело болтать с Петром Афанасьевым, дожидаясь очередного кулинарного шедевра прямо на его кухне, куда он почему-то её допускал. Анина открытость, вежливость и простота в общении вызывали к ней почти непроизвольное доверие со стороны даже незнакомых людей. Поначалу расползся было традиционный слух о том, что она спит с начальником, но Аня на лукавые замечания и хитрый блеск в глазах реагировала столь искренним смехом, что слухи быстро завяли на корню. После этого уважения к ней заметно прибавилось, и Аня втайне гордилась этим. Это было очередной маленькой победой на пути к новой счастливой жизни. Когда же начался этот путь? – рассеянно подумала Аня, постукивая пальцем по колёсику «мышки».

Спустя некоторое время после смерти матери Аня впервые попробовала простить себя… или мать… или кого-то еще – трудно было разобрать. Она осознала, что дорога привела её к обрыву. Она помнила то странное ощущение, будто она стоит, раскачиваясь, на самом краю, и холодный ветер времени бьёт ей в лицо. Страха не было, не было боли. Была разверзшаяся перед ней пустота. Тогда у Ани хватило сил, чтобы осознать, что она по жизни шла тропою войны. Войны со всем миром. Миром, населенным врагами и пронизанным ненавистью и страхом. Где главный враг – она сама, всегда был рядом, и от него нельзя было убежать, и нельзя было его победить.

Она зарыла топор войны. Навсегда. Она смотрела на свое осунувшееся серое лицо в любимом мамином зеркале и смогла, не отводя взгляд, сказать своему отражению: «Я тебя люблю». Но не смогла разжать тогда кулаки с впившимися в кожу ногтями. «Я тебя люблю», – повторяла она упрямо, глотая солёные слёзы.

Она повторяла это каждый час, каждый день, твердила эти простые слова перед тем, как уснуть и первым делом, проснувшись. Она вообще была упрямая. Она научилась улыбаться своему отражению, и ее ногти больше не впивались при этом в ладони.

После продажи квартиры, драгоценностей и оплаты огромных материнских долгов, измученная репортёрами, стремившимися высосать из нее пикантные подробности маминой смерти – мать умерла от передозировки вместе с очередным любовником прямо на своей постели, девятнадцатилетняя Анжелика Коробова, враз оставшаяся без матери, без славы, без денег, без друзей и квартиры вдруг почувствовала огромное облегчение. Как будто с нее сняли средневековые рыцарские доспехи, и она стояла теперь легкая, свободная идти на все четыре стороны. И она отправилась на Казанский вокзал…

Аня откинулась на спинку кресла и отогнала непрошеные воспоминания. Филатова сегодня не было, приближалось время обеда. Дождь стучался в окна все интенсивнее, похоже, погода испортилась окончательно, но Аня любила дождь. Она задумчиво посмотрела на подувядший букет из осенних цветов на окне. Есть вроде бы не хотелось, и Аня решила пойти прогуляться в сквер и набрать свежих ярких листьев, чтобы поставить их в вазу.

Стремление творить красоту вокруг себя привело к тому, что офис и приёмная гендиректора несколько преобразились. Во время его отсутствия, Аня взяла за правило тщательно проветривать его кабинет, справедливо не доверяя ультрасовременным кондиционерам. Когда директор был у себя и работал, Аня передвигалась практически бесшумно, приглушала сигнал телефона и звук компьютера. Когда Филатов думал над чем-то важным, положив голову на руки и запустив пальцы в волосы (дверь кабинета он закрывать не любил), Аня автоматически готовила свежий кофе и ни с кем начальника не соединяла, записывая необходимую информацию. Еще она стала приносить из дома всякие вкусные мелочи вроде крошечных пирожков с курагой или яблоками, легкомысленных воздушных печений или маленьких пряничков с начинкой и прочих приятных вкусностей, высыпала их в красивую, расписанную Иркой тарелку, пристраивала ее с краю на своем столе и с затаенным удовольствием наблюдала, как Филатов, уходя к себе с кружкой кофе, рассеянно цепляет с тарелки очередной пирожок. Несколько простых, но красивых вазочек со свежими цветами или листьями стали неброской, но неотъемлемой деталью интерьера. Аня всегда меняла букеты в отсутствие шефа, не собираясь нарываться на насмешки. Ей было привычно жить в красивом пространстве, где бы она ни находилась, и она получала от этого много удовольствия, которое приятно скрашивало ее довольно однообразную деятельность. Но она и не подозревала, во что это всё может вылиться…

Вернувшись в приемную после прогулки со свежими яркими листьями в руке и радостной улыбкой на лице, она обнаружила в своем кресле шефа, просматривающего набранную ей, но еще не законченную сводку, и против её воли, улыбка сползла с её лица. Она молча прошла к окну и поставила в вазу все листья, половина которых предназначалась для его кабинета, потом сняла влажный плащ и повесила его в шкаф, чувствуя, как спину буравят его глаза. Потом спокойно обернулась к нему.

– Где ваше «здравствуйте»? – ледяным тоном осведомился Филатов.

– Здравствуйте, – спокойно отозвалась Аня, чувствуя приближающуюся бурю. Филатов был не просто зол, – взбешён неизвестно отчего, и Аня понимала, что ей уготована роль боксёрской груши, хочет она того или нет. Все замерло у нее внутри в ожидании удара, но удар все равно оказался подлым и неожиданным.

– Пытаетесь превратить мой кабинет в райский уголок? – зашипел Филатов. – Хотите, чтобы я оценил ваши женские достоинства? Прикармливаете, чтобы я у вас с ручки стал кушать? На что рассчитываете? На постель? Для любовницы вы в любом случае статями не вышли, уж извините! На прибавку к зарплате? Я вам не за кофе и цветы плачу! Какого черта, я же вас предупреждал, Анна Егоровна! Мне нужны только ваши замечательные мозги! Вы поняли! Только ваши мозги! – последнюю фразу он просто проорал.