– Ты полагаешь, что мой сын будет страдать меньше, работая архитектором и вдыхая каменную пыль на стройках?

– Он будет работать на свежем воздухе, – сказала Кэтрин. – И он не будет проводить слишком много времени на стройках.

– По-видимому, я должен быть благодарен за то, что он не будет работать каменщиком на каменоломне. Совершенно очевидно, что он сделал свой выбор благодаря влиянию Кокса. Думаю, ты не станешь этого отрицать?

– Нет. Но смею тебе напомнить, что в течение последних трех лет в самые решающие моменты жизни Дика ты не баловал его своим вниманием.

– Вам, мадам, не следует больше тратить усилий на то, чтобы дать мне понять, что я отсутствовал слишком долго. Последствия моего отсутствия слишком очевидны, и теперь, когда я вернулся, мне следует быть особенно внимательным, чтобы мой авторитет не пострадал еще больше. Что касается его карьеры, я понял из твоих слов, что мне следует позабыть о своих желаниях и позволить ему делать по-своему. Что же до его обучения, не может быть и речи о том, чтобы оно было оплачено Коксом. Мне не нужна ничья благотворительность, а особенно его.

– Ну конечно, я тебя понимаю.

– Благодарю тебя. Хорошо, что хоть в этом мы достигли согласия. А теперь прошу меня извинить. У меня на столе полно работы.

– Ты не хочешь подняться к Дику и поговорить с ним? Он был бы очень этому рад.

– Думаю, что нет. Это мое решение вынужденное, Кэтрин, и радость моего сына не вызывает во мне никакого отклика. Более того, тон, в котором он только что со мной разговаривал, был в высшей степени непочтительный. Возможно, это ускользнуло от твоего внимания. Вероятно, за время моего отсутствия ты так и не смогла привить этому молодому человеку хорошие манеры.

– Дик, как правило, никогда себя так не ведет, и я уверена, что он уже жалеет о том, что сказал тебе.

– Тогда можешь сказать ему, что как только он созреет до того, чтобы извиниться, он может прийти в мой кабинет. Думаю, для него это не составит проблемы, как только он узнает, что может поступать по-своему. Несомненно и то, что он уже открыл для себя преимущества этой его астмы. Но пусть он не забывает и о том, что в один прекрасный день ему станет ясно, как он заблуждается.

Чарльз вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Некоторое время Кэтрин так и оставалась сидеть на своем стуле. Ей удавалось сохранять спокойствие во время всего разговора, но теперь и ей было нужно время, чтобы прийти в себя. Она глубоко вздохнула, и когда внутренняя дрожь прошла, она встала и пошла к детям.

Если даже, как предполагал Чарльз, его возвращение и породило в городке массу слухов, сам он ничего об этом не знал. И только по одной причине: он был слишком занят на Локс. Часто ему приходилось работать по двенадцать часов в день. Кроме того, оставаться на заднем плане было его намеренной политикой. Он хотел, чтобы люди привыкли к его присутствию, и оно не вызывало у них эмоций. Это не составляло большой проблемы, пока он жил в Гроув-энд. Он редко выбирался в центр города. Его встречи со знакомыми были коротки. А когда его приглашали на публичные слушания рассказать о войне в Америке и о его приключениях на золотых приисках, он всегда отказывался, хотя ему и сулили за это приличное денежное вознаграждение.

Само собой разумеется, что ни Кэтрин, ни дети не вели никакой общественной жизни. Они были знакомы лишь с несколькими соседями и изредка обменивались с ними парой слов, но Чарльз с самого начала дал понять, что о большем нечего и думать. Детям это было тяжело и неприятно, но говорили они об этом только с Кэтрин.

– Раз нам не позволено заводить новых знакомых и встречаться со старыми, – сказала Сюзанна, – я думаю, мы могли бы с тем же успехом уехать в Америку.

Вскоре, однако, это мрачное настроение было развеяно приездом тетушки Джинни, которая только что вернулась с континента. Узнав от слуг в Чейслендс, что Чарльз воскрес из мертвых и похитил свою семью из Рейлз, она тут же прикатила в Гроув-энд.

– Ну и дела у вас происходят! Ну, и где этот блудный сын, хотела бы я знать? Что? Он все еще на фабрике в такой поздний час? Ну, может быть, это и к лучшему. Иначе зачем бы ему было запихивать вас в такую дыру. Я согласна, тут лучше, чем в Тэк-Хаус-Лейн. Хуже уж ничего и придумать нельзя! Но Гроув-энд! У меня слов нет! Все здешние дома такие одинаковые, словно их достали из коробки с игрушками.

А теперь все садитесь и рассказывайте мне все по порядку, начиная с того момента, когда вернулся Чарльз.

После того, как все было рассказано, несмотря на ее перебивания, она какое-то время сидела молча. Хотя ее голубые глаза как всегда блестели, в ее взгляде появилось нечто странное.

– Ну что ж! – резко заметила она, – мы, конечно, должны быть благодарны, что Чарльз благополучно вернулся в лоно семьи. Но я все же не могу понять, почему он столько времени молчал. И простить ему этого не могу.

– И мы не можем, – сказал Дик за себя и Сюзанну. – И мама, наверняка, чувствует то же самое, хотя и не хочет этого признать.