–К сожалению, у тогдашних католиков было не очень хорошо с воображением, – ухмыльнулся Брегман в ответ, – Но вот с религиозным воспитанием было на высоте. То, что вы видите теперь, эта зеленая зона, была раньше парком внутреннего двора. Там, откуда мы приехали, прежде стояли кованые ворота, а здесь, где начали подниматься, находилась будка охраны и псарня. Это есть даже на нескольких фотографиях, можете взглянуть, если окажетесь в национальном музее или местной библиотеке.

–Непременно, если сумею выбраться в город из этой глуши. Впрочем, продолжайте. И что случилось с детским домом? – ворчливо вставил Доминик, усмехнувшись.

–Ничего заслуживающего внимания: пожилой хозяин приюта умер, состав прислуги был переформирован, а место владельца заняла его супруга, которая ничего не смыслила в своем новом деле. Поэтому, позже, когда стало понятно, что здание находится в аварийном состоянии, в одна тысяча восемьсот восемьдесят шестом году, его выкупил, буквально за бесценок, один приезжий меценат-промышленник, герр Альвин Гуммель. Большой энтузиаст и оригинал. Он закрыл приют, отреставрировал помещение, открыв на месте детского дома лазарет и крохотный завод по производству фармакологических средств. К сожалению, для Глекнера тогда было беспокойное время, и план господина Гуммеля не удался: если лазарет еще пользовался спросом, то фармакологическое направление прогорело. Вдобавок к этому, в доме произошел пожар, оборудование Гуммеля было уничтожено, и он остался у разбитого корыта, хотя огонь, как я слышал, довольно быстро удалось потушить. Никто тогда так и не узнал, была это глупая нелепость или саботаж, но Гуммель покинул страну, передав право на владение недвижимостью тогдашним чиновникам. Долгое время оно находилось во владении мэрии, вплоть до начала Второй Мировой. Дом реконструировали, но долгое время так и не пользовался спросом. Только после войны дом приобрел герр Бахмайер, возвел несколько новых комнат и сделал своим родовым гнездом. В шестидесятых дом перешел его сыну, затем внуку. В конце девяностых дом снова выставили на торги, и бывший приют стал частью городской недвижимости. И у мэрии Глекнера его выкупил окончательно герр Вальц из корпорации «У.М.Е.Р». А теперь этот дом становится вашим. Знаете, бытует поверье, что каждый из живших в этом доме оставлял в нем частичку себя: прошлые жильцы вложили в эти стены всю свою любовь и душу. Жаль, что здание будет отправлено на перестройку. Позже, когда вы закончите дела и вернетесь в Дрезден, дом будет полностью отреставрирован, некоторые крылья снесут, возведут новые коридоры и палаты. Насколько мне известно, «У.М.Е.Р» собирается открыть там детскую больницу имени того самого Альвина Гуммеля, к началу следующего года.

–Изумительно, – хмыкнул Доминик, выпуская дым тонкой струйкой, – Там, наверное, за столько времени все заросло паутиной, а в стенах такие дыры, что можно просунуть кулак.

–Нет повода сомневаться в нашем профессионализме, герр Лоренц, – обиженно произнес Эмиль, и Доминику впервые стало неловко, – Почти каждая из комнат приведена в идеальный порядок. Доски пола, кровля и черепица, стекла и двери заменены две недели назад, когда появились первые сведения о вашем приезде. Проведена система газового отопления. Отреставрированы два санузла, две ванные комнаты и две душевые на северной и южной стороне дома…

–Прошу прощения, если мои слова прозвучали резко, – начал Доминик примирительно, – Просто дом насчитывает больше двух веков, поэтому…

–Не стоит извиняться, герр Лоренц, я понимаю ваши сомнения. Тем не менее, я уверен, что дом придется вам по вкусу вам обоим, – проговорил Эмиль, указывая вперед, – Да и сами взгляните, разве он не прекрасен?

«Он прекрасен, – подумал Доминик, когда через несколько шагов стройные ряды промерзших деревьев подались назад, – Даже не просто прекрасен. Нет, он изумителен. Черт меня побери…»

Дом перед ними представлял собой внушительных размеров приземистое здание, с выложенным мозаикой гордым фасадом и двумя симметричными флигелями под вальмовой тяжелой крышей. В мрачное зимнее небо уходили две высокие дымящиеся трубы. Бросался в глаза мезонин, выходящий из мансарды, выполненный в темных бархатных тонах. Мрачно блестели натертые стекла, черной лентой вились наличники. Фундамент был выложен диким камнем, строго, но со вкусом. Цокольный этаж скрыт в глубоком снегу. К массивному висячему крыльцу, опирающемуся на консольные выпуски бревен-кронштейнов, вела анфилада монолитных каменных арок, чередующихся с укрытыми снегом рядами клумб и цветников.

Гротескный замок из далекого прошлого, чей внешний вид отдавал таким древним ампиром и нелепой помпезностью, что казался декорацией к какому-то фильму. Вместе с тем, была некая прелесть в этой суровости камня, строгости черт, симметричности помещений и скатов.

Доминик прикинул в уме размеры дома и тихо присвистнул:.

–Общая площадь этого особняка больше тысячи четырехсот квадратных метров, – ухмыльнулся Эмиль самодовольно, прочитав изумление на лице Доминика и Лилли, – Не считая надворных построек, конечно же. И без учета мансарды, да и всего чердака.

–Это здание… одноэтажное? – голос Лилли казался совсем непривычным для этого места. Слишком тонким и легким.

–Да, видимо в те древние времена, когда здесь стоял детский приют, строители решили, что растянуть здание вдоль, очень хорошая затея, – пожал плечами Эмиль, вынимая связку ключей из кармана куртки, – Кажется, раньше это называлась казарменным типом строительства. Взгляните, вот этот ключ от входа, этот от первой задней двери, этот от второй, а этот – от третьей. С резной головкой ключ от чердака, с потертой – ключ от подвала. Запомнить сразу тяжело, но у вас точно будет время, чтобы осмотреться и хорошенько в этом разобраться. Все остальные ключи, к сожалению, не пронумерованы, но вы сможете подобрать их к нужным замкам. В доме запирается почти каждая дверь, кроме ключевых помещений – кухня, столовая, туалет…

–Давайте зайдем в дом, – предложил Доминик, – Становится прохладно, и я не хочу, чтобы Лилли…

–Конечно, – спохватился Бергман, пропуская девушку вперед, – Внутри и закончим. Я как раз велел разжечь огонь в камине.

Внутри дома царила густая тишина, разбавленная только треском поленьев в пасти камина. Пахло хвоей и морозом. Тусклый свет падал косой линией через широкие окна, разлетался яркими брызгами от пламени, стелился от электроламп под потолком, рождая смутные волнующиеся тени. Доминик расстегнул воротник пальто, развязал шарф, прошелся из стороны в сторону, ощущая, как под ногой слегка пружинят свежие доски пола.