Угу, а оно возьмет да и помрет от такого счастья, не приходя в сознание и не выходя из вагины — не выдержит сердечко и все, прости-прощай, мой сосуд. Ну уж нет, сперва придется озаботиться укреплением его сердечной мышцы, да и вообще привести это дряблое помирающее тело в тонус, раз уж я к нему привязан.

— Госсссподин! — прошипело рядом.

— Выяснил?

— Утробник! Плачет, мамку зовет, по дому бродит!

Угу. Значит, дух задушенного или брошенного матерью младенца. Так сказать, жертва запрещенных абортов. Утробник, утбурд, мюлинг, ангъяк, мелкий сосун* — у этой твари много имен, но смысл один и тот же. Одержимый духом мщения ребенок-младенец, который развоплотился в призрачную форму, и живет только за счет ненависти, так и не познав материнской любви за всю свою крохотную жизнь.

Хороший улов!

Утробник этот, судя по всему, совсем еще молодой, так что для нас с Юджином не особо опасный, хотя обычного человека может запросто сожрать или довести до сумасшествия. Но, тем не менее, убивать он умеет и любит, и живет за счет поглощаемых им душ.

А значит, и мне будет, чем поживиться.

— И где он засел?

— Сссскажу.

— Э нет, приятель, не расскажешь, а лично мне это место покажешь. И дружки твои пусть тоже присоединяются — вместе веселее!

Призраки не принадлежат ни миру живых, ни миру мертвых, а значит, я для них не авторитет. Могу, конечно, помучить их или развоплотить, но для неприкаянного духа и это будет за радость. Так что, чем больше и внушительнее будет моя свита, тем выше шансы на удачные переговоры.

Так мы и гуляли по темным пыльным лабиринтам коридоров: впереди катился тезка Демогоргона, за ним шагал я, за мною — перепуганный Юджин, ну и замыкал наше шествие бесшумно семенящий карапуз-ангъяк, который пристроился за нами почти сразу, едва мы покинули свой номер.

Забавно, что самый опасный из всех четырех — это как раз почти до смерти перепуганный Голод, постоянно озирающийся по сторонам и в упор не замечающий младенца-призрака, хотя тот даже не особо-то и прятался.

Тьфу! Я же забыл выключить Истинное Зрение!

И сразу вокруг стало темно и жутко, аж волосы на загривке встали дыбом.

Или это собратья беса шалят?

Оглянулся.

Никого, собственно, как и ожидалось. И следы только мои и Юджина отпечатываются в недельной пыли неровными дорожками, по которым, наверняка, и вышагивает дух.

А нет.

Где-то впереди вдруг раздался топоток крохотных ножек и детский смех. Веселый такой, жизнерадостный — от которого Юджин начал седеть прямо у меня на глазах.

Топот повторился, только теперь сзади и сверху, почти над нашими головами.

Потом ме-е-едленно заскрипела дверь где-то в конце коридора, в темноте.

И снова смешок за спиной, только на этот раз более… угрожающий?

— Мастер, мне страшно! — громко зашептал парнишка, резко оборачиваясь.

В его широко распахнутых глазах действительно плескался почти животный ужас. Еще немного, и он завопит, сорвется с места и бросится назад, даже не особо задумываясь о том, что невозможно полчаса блуждать по коридору гостиницы, в которой на одном этаже всего с десяток небольших комнат.

Утробник, похоже, тоже смекнул, что одна из жертв уже почти готова, и, судя по звуку, ударил ручонкой по стене почти у самого носа Юджина. И тот не только услышал характерный шлепок, но и увидел появившийся там влажный отпечаток крохотной детской ладошки.

Стало любопытно, и я снова включил Истинное Зрение.

Впереди никого.

Обернулся.

И едва не повторил фокус Юджина со сменой окраски цвета волос. У меня даже уши торчком встали!

Тварь была прямо передо мной.

Она стояла на потолке, свесившись вниз головой таким образом, что круглая детская рожица оказалась прямо напротив моего лица.

Нос к носу.

Глаза в глаза.

И это были совершенно не детские широко распахнутые глазенки, которые ожидаешь увидеть на пухленьком щекастом личике!

Да и зубки тоже: такими впору рвать сырое мясо и дробить кости…

— Тебе чаще надо бывать на воздухе — смотри, какой бледный! — заявил я.

А потом плюнул.

Не в смысле там через левое плечо, и не начал суеверно сплевывать, бормоча какую-нибудь мнемонику от сглаза, порчи и нечистого духа.

Нет.

Я с протяжным горловым хрипом набрал побольше слюны и смачно харкнул прямо в щекастую бледную рожицу ангъяка.

Не ожидающая подобного коварства от беззащитной жертвы, тварь шлепнулась с потолка на пол и торопливо поползла прочь, вихляя затянутым в подгузник задом и волоча за собою искалеченные ножки.

И чем же ты тогда там топал, человека кусок?

Похоже, это не простой утробник, а спартанец — родившийся со врожденным уродством или травмой младенец, от которого по этой причине и открестилась собственная мать. А то сама же и придушила из «милосердия». Подобные твари в свое время прилично досаждали лакедемонянам, устроив целое логово на костях в тамошних Апофетах*…