Поэтому Ася обернулась, подошла к Адаму, взяла за руку и повела за собой в его спальню.

Это была какая-то иная Ася, которой Адам никогда прежде не знал, но о существовании которой догадывался и с которой ему не терпелось познакомиться. Она лишь иногда выглядывала из-под подрагивающих ресниц, бросала кокетливые тени на ее губы, хрустальными колокольчиками звенела в смехе.

В Асе иногда проскальзывала некая дерзкая дуэлянтша, и тогда Адаму слышались кастаньеты.

Ему хотелось быть единственным в мире, кто видел бы в этой няне в пижаме слабый, едва живой, но все еще струящийся по венам огонь.

И сейчас, когда она просто взяла его за руку, он уже понял все, что будет, и даже немного — как. Увидел всю ее смелость и всю ее честность, и ему даже стало больно от предвкушения и гордости за эту женщину.

Дорога до спальни была выложена битым стеклом.

И лишь после того, как дверь за ними закрылась, его израненное тело ожило и заиграло, само собой бросилось в бой под литавры сердцебиения.

Он помнил, что нужно быть осторожным, он даже специально смотрел позы, подходящие беременным женщинам, но его руки и губы знать ничего не знали об этом.

Прежде Адаму не доводилось жалеть, что он не родился осьминогом.

Он целовал Асю, как умирал, то приникая жадным ртом к ее рту, то слепо припадал к плечам, и шее, и радовался, как дурак, что на них немного одежды, и ее маечка на тонких бретельках так легко скользила вниз. И пышная грудь, не дававшая ему покоя едва не со дня их знакомства, была именно такой восхитительной, как он и мечтал. И можно было, наконец, ласкать ее бедра, и можно было делать вообще, что угодно.

Ася вовсе не собиралась быть ни робкой, ни скромной.

Она отвечало жарко и пылко, и сама стягивала его футболку, и целовала его везде, куда могла дотянуться, и он так и не понял, как они вообще добрались до кровати, и требовалась вся его выдержка, чтобы все-таки замедлиться. Вот для какого мгновенья он с раннего детства тренировал силу воли.

Плавность и нежность.

Нежность и плавность.

И еще очень много доверия.

— Я умру, если ты мне изменишь, — выдохнул Адам еще прежде, чем его дыхание восстановилось.

— Ты сейчас об этом думаешь? — в ее голосе не было удивления.

— Я ни о чем не думаю, — он потерся носом о ее плечо. — Я просто вдруг понял, что умру, если ты мне изменишь.

— Что же, время пришло собирать камни, — вздохнула она.

Он перевернул ее на спину, вглядываясь в немного печальное выражение лица.

— Прости, — покаялся Адам, вдруг сообразив, что это вовсе не то, что следует говорить в подобной ситуации. — Я лю…

Ася торопливо потянулась к нему с поцелуем, не давая завершить фразу. Запуталась пальцами в его волосах.

— Прости, — повторила она вслед за ним.

Он улыбнулся, целуя уголки ее губ.

— Знаешь ли, что рядом с тобой я становлюсь свободнее? — спросил он. — Как будто заранее уверен, что все, что я сделаю или скажу, тебе понравится. Это знание открывает головокружительные перспективы.

— Ты тоже? — изумилась она.

— Очень здорово жить, зная о том, что ты кому-то действительно нравишься.

— Да, — согласилась Ася. — Неплохо.

И засмеялась, потому что тоже не могла удержать в себе переполнявшее их обоих ликование.

— Адам, что случится, если твоя мама и твой папа окажутся в одном месте в одно время?

— Конец света.

Было раннее утро, и осень насылала свои туманы, и Ева, убежавшая вперед вместе с Васькой, казалось нарисованной.

— Тогда у нас проблемы. Как мы будем отмечать день рождения ребенка?

— Никаких проблем — сначала мы устроим праздник для моей мамы, потом для отца и семьи Линара. Я великий мастер лавирования.

— Лавировали, лавировали, да не вылавировали, — Ася потянулась, чтобы сорвать желтый кленовый лист. — Как много торжеств для одной маленькой девочки.

— Твой день рождения ранней весной. К тому времени Макар уже родится.

— Можешь не привыкать к этому имени, — хмыкнула Ася. — Ева еще сто раз передумает.

— Ты серьезно собираешься назвать ребенка так, как решит эта мелочь?

— Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет, — Ася подхватила его под руку, заглядывая в лицо: — знаешь дату моего рождения? Изучал мое личное дело?

— Просверлил в нем пару дыр, — признался Адам и, склонившись, полез к ней с поцелуями.