Шрифт:
Одна руна, другая, третья…
Спасибо тебе, старина Парри. Ты спас меня, ты учил меня, ты заботился обо мне. Наверное, тебе было бы приятно узнать, что архаичное твоё искусство вновь в ходу.
Фесс резко ударил тёмным посохом оземь.
«Вытягивай! Забирай! Всё твоё!»
Тварь уже была на берегу. Распахнулась пасть, громко клацнула, короткие лапы вступили в начертанные ловчие символы, и некромант зашипел от боли — посох раскалился, жадно всасывая силу, замкнутую сейчас в переплетениях рун.
Злую, ядовитую силу, которую так и тянуло назвать «силой Хаоса».
Чудовище споткнулось. Обе его отрубленные лапы забились и задергались на мелководье, вздымая брызги.
Посох дрожал и трясся, некромант едва удерживал его; чудовище враз замедлилось, словно муха в патоке. Кости стали одна за другой отваливаться и отпадать, рассыпаясь мелкой трухой; тварь утробно взвыла, дёрнулась раз, другой — и вдруг вся словно бы осела, обрушилась грудой обгорелых огрызков и обломков. Последним рухнул круглый череп; рухнул и взорвался, словно под ударом молота.
К ногам Фесса откатилось что-то круглое и белое — единственное белое тут.
Ещё один череп. Мелкий по сравнению с прежним, размером с обычный человеческий. И почти человеческий по виду.
И совершенно нечеловеческий по сути.
Существо, которому он принадлежал, походило на человека, однако верхняя челюсть нависала над нижней, торчали две пары заострённых толстых клыков. Провал носа был уже, глазницы — больше. В середине лба — явно намеченная ямка, истончение кости, словно зародыш третьего глаза — та самая штуковина, которую Фесс заметил на правом плече твари.
В чёрной глубине глазниц медленно угасала пара янтарных огоньков.
— Дрянь какая, — выдохнула драконица.
— Дрянь, — согласился некромант. — Нельзя, чтобы такое тут осталось бы валяться…
Он протянул руку, подержал раскрытую ладонь над уродливым черепом. По коже пробежала короткая россыпь быстрых злых уколов.
— Магическая вещь, — проговорила Аэ, глядя на жуткую кость широко раскрытыми глазами.
— Да, она и управляла этой тварью, — Фесс кивнул на неподвижную груду костей.
— И что теперь? Раздробить? Утопить? Закопать?
Некромант покачал головой.
— Я знаю, что.
…Снизу, где полагалось отрастать шейным позвонкам, у этого черепа был сплошной чертополох абсолютно нечеловеческих костей. Некромант нацелился остриём посоха, надавил — что-то захрустело, а потом вдруг щёлкнуло, клацнуло — словно челюсти сомкнулись! — и череп оказался намертво насажен на тёмный можжевеловый посох.
Аэсоннэ ахнула, но некромант уже твёрдо сжимал древко. Оно вновь разогрелось, магия потоком устремилась к черепу, и злое начало в нём взвыло от первобытного ужаса.
Плен. Плен. Вечный плен. Нет выхода. Служить. Отдать всё. Отдать до конца!..
Запертая в черепе сила пыталась бороться. Вниз по древку прокатилось кольцо леденящего холода, наткнулось на сжатый кулак некроманта, дрогнуло и рассыпалось. Холод обжигал, но воля Кэра Лаэды оказалась крепче.
На том берегу застыла толпа местных. Мужчины, женщины, старики и детвора — и стар и млад высыпали подивиться на этакое чудо.
— Кажется, — заметила рачительная драконица, — мы, по крайней мере, сможем разжиться у них одеждой.
Глава V
В таверну «Свинья под секирой» достойный, хоть и молодой, сэр Конрад вер Семманус притащился тише воды ниже травы. Содержатель заведения и прислуга низко кланялись юному рыцарю, но тот словно бы ничего не замечал вокруг.
— Сударь некромаг?
Фесс уже давно покончил со свиным боком и сидел просто так, наслаждаясь бездумным покоем. Очень, очень редко выпадало такое, особенно в последнее время, когда неупокоенные полезли изо всех щелей, и впрямь словно тараканы.
— Сэр Конрад. Присаживайтесь. Отец-дознаватель уже изволили отбыть.
— Жалко как, — по-детски огорчился рыцарь. — Я, собственно… попрощаться, сударь.
Фесс понимающе кивнул.
— Конечно. Отец Церепас не благословил тебя оставаться в моём обществе.
— Не благословил, — понурился Конрад. — Бранил и корил меня всячески, наложил послушание…
— Так, наверное, тебе надлежит его выполнять?
— Я и выполню. Но сперва попрощаемся, сударь некромант. Неправ я был, вижу теперь. Чуть рыцарскую честь не опозорил, слишком усердно приказы выполняя. А только обеты, которые даёшь при посвящении — они всё равно важнее.