— Куртка с магнитной клипсой. Именно! Она была в примерочной — но там не было примерочной, только подпорка, потому что я передвинул стену! Я убил их! Одну убил колонной, а вторую — шкафом… Боже, что я несу…

— Ладно. Представим, что во всем этом есть определенная закономерность. Шкаф ты купил год назад, переход ликвидировали полгода как. То же и со стеной. Женщина давно не была в городе и не знала, где должна материализоваться. А что с озером? Одна ведь утопилась в озере. Оно там уже несколько тысяч лет. С последнего ледникового периода.

— Я и не говорю, что у меня полностью проработанная версия. Это вроде набросков…

— Без толку. Я не могу озвучить прокурору ничего, что выходит за рамки схемы «жертва — мотив — преступник».

— Я видел ее живой… Ночью.

Тишина.

— Не веришь?

— Ты переживаешь серьезный стресс.

— Хочешь найти решение?

— Такое решение — не решение. Никто в это не поверит. Даже я пока не чувствую себя убежденным.

— Я все еще думаю над этим — и, кажется, приближаюсь к истине.

— Здесь истина не имеет значения. Важны доказательства.

— Но ведь доказательства подтверждают истину.

— Наше судопроизводство — это машина. Я видел немало людей, которых приговорили, хотя никто не верил в их вину, и видел немало тех, кто был виновен, но официально освобожден от подозрений. Вместо того чтобы искать преступников, я полночи заполняю кипы документов. Сам, авторучкой. Польская система правосудия — это виртуальный мир бумажных документов. Тут нет места для истины.

— Прости… Были еще тела?

— Да. Три. А еще доходят новости из других районов страны. Ты как, в Лебу [20] иногда наведываешься?

— У нас морг уже забит. У людей начинают появляться серьезные вопросы. Если завтра не появится статья в газете, я сильно удивлюсь. Мне нужно бы сидеть в конторе и писать рапорт за рапортом… — Вишневский покачал головой.

Они ели ланч в том самом кафе.

— Я вот подумал, что любой убийца может заблокировать расследование, просто завалив вас таким количеством трупов, которое вы не сумеете оформить.

Полицейский кивнул, но промолчал.

— Бармен говорил что-то о неразделенной любви, — вспомнил Петр. — Что она словно призрак, который ходит за мной там, где я бывал бы с ней, живи мы вместе… Как-то так это описывал. Эх… мало помню из той беседы. Что, мол, на Шпицберген бы она не поехала. А я вот думаю, что она не знает, где я нахожусь. Знает, где я бываю, — и там пытается появиться. Понимаешь? Ищет меня на ощупь.

— Ты бы лучше подумал, как все это остановить.

— Я уже несколько дней ни о чем другом и не думаю. Скажи, почему ты со мной разговариваешь? Я ведь главный подозреваемый.

— Я уже говорил — никакой ты не подозреваемый. Нашли несколько тел в самых разных частях Польши. Ты не мог там оказаться и совершить убийства, потому что сидел в камере. Теперь, что бы ни случилось, ты останешься вне подозрений. А разговариваю я с тобой, потому что ты единственный, кто… кто верит во все это.

— Еще как верю! Она была у меня этой ночью. — Увидев выжидающее выражение на лице полицейского, Петр быстро добавил: — Живая. Вышла из душа, легла рядом со мной в постель и… и исчезла.

Вишневский вздохнул. Из стоящего рядом пластикового несессера вынул обсыпанную белой пылью джинсовую куртку.

— Узнаешь? — спросил.

— Торговый центр… естественно. Колонну уже подлатали.

— Ты говорил, что там собирались открыть магазин со шмотками. Ну и я подумал, хотя особого смысла в этом и нет, что если она была в несуществующей примерочной, то, может, стоит проверить, нет ли производителя куртки, которую она примеряла. На ней есть только название торговой сети, но я раздобыл адрес дизайнерки. Хочу с тобой к ней съездить.

— Естественно, узнаю, — сказала худая веснушчатая девушка в свободных штанах и в платке на голове. — Я же ее спроектировала. Она должна была войти в весеннюю коллекцию.

— То есть не вошла? — спросил Вишневский.

Мастерская находилась на чердаке жилого дома в Старом городе. Все помещение было одним большим залом. В углу стояли манекены, задрапированные тканью, и старая ширма — видимо, чтобы модели там переодевались. Тут работали в непринужденной атмосфере несколько девушек. Владелица студии сидела за столом в противоположном углу и украдкой поглядывала на них, делая вид, будто что-то пишет.