Похожей силой веяло от сэра Артура: в том, как он стоял, в развороте плеч, в посадке головы…

Только бы не догадался. И только бы мы не ошиблись.

И тут заговорил, с усилием выталкивая из себя слова, Гудвин Бладджет:

— Значит, вот так? Уподобиться здешним магам, стать ими? А людишки пусть занимаются своими малыми делами и не пугаются под ногами?

Голос его дрожал от напряжения.

Сэр Артур оглянулся, пожал плечами:

— Гудвин, вам ли не знать: это волшебная страна. Но что противопоставлять волшебству, кроме чуда? И как с таким совладать нашим душеводам? Этим, нынешним виршеплетам, которым так далеко до тех, кто открывал сюда дорогу.

Томасу доводилось видеть Кольриджа: года за два до его смерти, на приеме в Адмиралтействе. Тот читал лекцию о Шекспире: вспоминал «Бурю», утверждал, что «смуглая леди» на самом деле была «зеленой», а значит, он, Сэмюэль Кольридж, не первый, кто торил тропинку в новый мир. Мол, Шекспир, наверное, был в «нездешних садах», богатством которых Британия прирастает сильнее, чем индийской торговлей или китайским серебром, — к радости мастера Бладджета, представителя Ксанадской Торговой компании. Потом Кольридж читал стихи. Рассеянный взгляд и дрожащие пальцы. Сладковатый запах лауданума в каждом выдохе.

Ах, подумал вдруг Томас с острым отчаянием, и что бы в тот летний день к поэту не явиться какому посетителю: из Девоншира или из Порлока. Задержать, заговорить, не дать словам сложиться в открывающие путь строки. И не было бы страны Ксанад, мира проклятого и безумного — и заражающего своим безумием всякого, кто к нему прикасается.

Тогда сэр Артур остался бы в Лондоне, сделавшись, скажем, премьер-министром. И был бы спасен.

Вдруг заныло сердце: не сумеем. Ни за что не сумеем.

— Виршеплеты, да… — Бладджет взял оружие за ремень, нервно вытирая вторую руку о полу одежды. — Они тоже, вы правы. И еще французы. И русские. Эти ведь тоже куда-то уходят — и как бы нам однажды не встретить их здесь. Правда, с такими, как у французов, поэтами… Говорят, им пришлось интриговать, чтобы убить того русского… — щелкнул пальцами. — Александэр Поуш… Пуж… Не вспомню. А мы… мы должны быть готовы.

Сэр Артур чуть улыбнулся, повернул к негоцианту голову:

— Дверь, единожды отворив, уже не закроешь. Уж я-то знаю, поверьте.

И тут Амар, что все это время стоял неподвижно, присел вдруг, касаясь травы кончиками пальцев. Поднял руку.

— Тихо, — сказал. — Смотрите по сторонам. Зверь снова недалеко.

Секретарь был ему незнаком. Потел, стараясь не глядеть на Томаса, то и дело запускал два пальца за тугой ворот мундира. Принимался перекладывать на столе стопки бумаг, чернильницу, ксанадское перо в виде резной колдовской кости — из тех, на кончике которых цвет чернил меняется по необходимости и по воле пишущего.

Потом отворилась дверь, вошли двое: сюртуки, словно у судейских, только вот одному, ирландцу, подошел бы солдатский мундир, а другому — жетон душевода. Второй-то и сел сбоку от стола, близоруко помаргивая на Томаса.

Первый остался стоять в шаге от дверей — как раз за спиной. Стоял молча, но присутствие его ощущалось, будто камень статуй в храмах Карнака: холодный и мертвый, но несущий угрозу. Словно все тридцать веков глядят тебе в спину.

Вдруг второй, так и не сказав ни слова, поднялся и вышел, кивнув секретарю.

Тот промокнул пот со лба.

— Прошу вас, господа, — махнул рукою. — Его Светлость вас примет.

Томас недоуменно обернулся — оказалось, ирландец остался, где был.

Но уж вперед меня ты не пройдешь, подумал со злостью, шагая в дверь.

Однако, когда четверть часа спустя мир перевернулся и встал с ног на голову, присутствие ирландца показалось ему меньшим из зол.

— Так-то, джентльмены, обстоят дела. — Господин премьер-министр, сэр Уильям Лэм, второй виконт Мельбурн, выглядел бледным и осунувшимся. Теребил ксанадское кольцо, с камнем для остроты разума. Второй камень — оправленный в серебро аметист для разжижения крови — был воткнут в широкий галстух. — Не стану говорить, что за стены кабинета сказанное мной выйти не может.

— Сколько у нас времени, ваша светлость, сэр? — спросил Томас.

— Господин Пюисегюр осматривал Его Величество утром и ручается за шесть дней.

— Полагаю, мы успеем, сэр. Не можем не успеть. Да и люди Его Величества в Ксанаде, несомненно, приложат все силы, чтобы…

Премьер-министр вздохнул, поднялся, открыл секретер. Вытащил лист веленевой бумаги — помятый, в темных пятнах.

— А вот об этом, — сказал, протянув его Томасу, — во всей стране знают шестеро — включая теперь и вас, господин Элрой. И, например, Фицпатрику кажется, что это непозволительно много.