– У вас - что? Никто и никогда не сбегал? Я читал...

– Ты поменьше читай. Я имею в виду, о таких вещах... Так вот: такие не сбегали! И что хочу сказать, я рад.
– Нагнулся ко мне и задышал водочным перегаром - пожалуй, был слишком пьян для таких слов.
– Знаешь, почему я рад?

– Знаю. Ты хочешь отличиться. Там, где ты был, начальства много. А здесь ты да полковник Шмаринов.

Железновский резко повернулся ко мне, взял меня слегка за грудки. Я оттянул от себя его руку.

– Ну, ну!
– усмехнулся он, возвращая машину в чуть заметный след. Ты, брат, в историю лезешь.

– Я не лезу в историю, - раздельно, почти по слогам сказал я. Только не люблю, когда меня берут за грудки и снисходительно предлагают дружбу, прямо скажем, невысокого качества.

– Обиделся!
– засмеялся он.
– Конечно, обиделся... Но ведь и я на тебя обиделся... Если по-честному говорить, туда ему, подонку, и дорога! Пусть сбежал! Нам с тобой лучше! Ты ведь с его женой танцевал в Доме офицеров. И оглядывался: нет ли рядом мужа?.. У меня ее из-под носа увел, старшина!

– Погоди, погоди! Ты был тогда в гражданском?

Я все сразу вспомнил: как был на танцах (политотдел выделил мне "вольную": хотя я служил срочную, но ведь был на майорской должности, получал офицерские деньги и по выделенной этой "вольной" имел право посещения, причем в любое время дня и ночи, всего гарнизона), как упоенно танцевал и как у какого-то шмакодявки гражданского увел из самых его рук очаровательную женщину. Если это был он, Железновский, и он знает, что она жена коменданта, сбежавшего за кордон, то, следовательно, мы с ним ее знаем. И если это была она, трудно представить, как от такой женщины можно куда-то бежать?

"Додж" вкатил на дурные земли. Конечно, я не знал этого слова "бедленд". Я не знал английского языка. Железновский знал и это слово, и говорил по-английски и по-французски. Я не знал тогда, что он сын известного генерала. Даже известный генерал не мог оградить его после проступка, который совершил Железновский. Пришлось снять с него звездочку и отправить сюда, в ад и пекло, где, как пишут, местный сухой юго-западный или южный ветер, направленный из Афганистана в районы Западного Памира и верховий Амударьи, ветер, называемый афганцем, нещадно несет вам в лицо сухую пыль и угнетает не только вялую жалкую растительность, но и любые, даже самые сильные человеческие души.

Уже сотни людей трудились тут, превращая почву, взятую эрозией, в ровную накатанную площадку.

– Пошли!
– коротко скомандовал мне майор Железновский.
– Найдем сейчас, - довольный смешок, - найдем коротким способом, тех, кто за этих лошадок отвечает... Браво, уже бежит первый!

Действительно, к нам быстрым шагом направлялся человек в военной форме. Это был кругленький сдобненький подполковник в новой, плохо сидящей на нем форме. Не доходя до нас метров десять, подполковник перешел на смешной строевой шаг и, неловко остановившись перед Железновским, неумело приложил руку к козырьку уже потной фуражки.

– Товарищ майор, - затрубил он неожиданно приятным баритоном, команда номер семь к работам приступила два часа назад. Докладывает подполковник Штанько.

По всему было видно, что Железновский доволен собой, своим положением.

– Бросьте, подполковник, циркачить, - заурчал начальственно он. Если уж в запасе соскучились по строевой, то - после всего этого...
– И обвел царским взглядом все окрест.

– Слушаюсь!

Штанько стал демонстрировать отход, но толстые его ножки запутались в принесенной сюда ветром перекати-траве, он едва не упал, но не терялся и пробормотал:

– Простите, товарищ майор! Извините мне мою неловкость... Я все равно слушаю ваши указания.

– Вы кто по специальности?

Железновский все-таки был человеком - он помог Штанько удержаться на ногах, поддерживал его теперь, заглядывая в лицо.

– Я инженер, - Штанько, наконец, ловчее устроился на этой дурной земле, он отряхивался.
– Точнее - главный инженер. Еще раз - простите мою неловкость... Всегда у меня так! О вашей строгости мне говорили и, поверьте, я все сделаю, что в моих силах. Вы, наверное, видите уже...

Железновский нетерпеливо перебил:

– Хватит, подполковник! Слушайте внимательно. Мне нужен аэродром к ночи. Вы поняли?

– Да, я уже это знаю. Мне это уже ясно. И потому понятны строгости.

Железновский смягчился:

– Ну строгости такие... Кровь из носа - чтобы мягкая посадка.

– Но, товарищ майор... Вы знаете, я не успел даже захватить отдельные приборы. У нас кое-какие приборы отсутствуют.

– Так вы что? За приборами собираетесь махнуть?
– насупился майор.