Надо же, уже "Александр", так скоро и до "Сашеньки" дойдем — подумал я, а вслух произнес:

— Конечно, я пойду вместе с тобой, великий рас Мэконнын, можешь рассчитывать на меня и моих людей.

— Это хорошо, теперь закончим о государственных делах и я хочу поговорить с тобой как отец Мариам, — у раса в голосе послышались металлические нотки, — я очень недоволен тобой, рас Александр, именно как отец обесчещенной тобой дочери. Не будь ты русским послом, твоя голова уже торчала бы на пике над городскими воротами. Поэтому, рас Александр, забудь о Мариам навсегда, больше ты ее не увидишь. А теперь — уходи.

Погоди, рас Мэконнын, — сказал я разгневанному папаше, сохраняя спокойствие и достоинство царского посла, — я не собирался наносить тебе обиду, наоборот, я пришел просить руки твой приемной дочери, Мариам. Мы любим друг друга и, разлучив нас, ты разобьёшь ее маленькое нежное сердечко, а после себе этого никогда не простишь. Я не претендую на приданое, поскольку достаточно богат, чтобы купить три таких Харара, а потом снести этот ужасный сарай, который ты называешь дворцом и на его месте построить для своей любимой действительно сказочный дворец с садами и журчащей водой, чтобы она была счастлива. Для меня нет ничего более важного, чем счастье Мариам, я могу оставить царскую службу сразу же, как выполню поручение моего царя и доставлю по назначению его письмо и подарки. Это я обещал лично человеку, портрет которого ты видел внутри крышки часов, а после этого у меня нет никаких обязательств перед ним.

Рас молчал, уставясь на меня, как на говорящего верблюда и я продолжал, пока он не крикнул стражу:

— Великий рас, я понимаю, что у твоей страны сейчас тяжелое положение и ты опасаешься удара в спину от соседей с юга и запада, пока войска негуса будут отражать итальянское вторжение. Войны на два фронта Абиссинии не выдержать, поэтому, возможно, ты хочешь выдать Мариам замуж за кого-то из соседей, чтобы предотвратить войну на два фронта. Немцы, которые послали Абу Салеха перехватить наш караван, рассчитывали, что, если принц Салех захватит Машу в свой гарем [289] , то ты будешь сговорчивее в отношении союза с кочевыми племенами юга. Но я разбил принца Салеха и теперь он воевать не будет. Остается запад, где самыми сильными врагами могут быть суданские махдисты, но они сами подвергаются давлению англо-египетских войск с севера и через два-три года будут ими разбиты, а потом придет черед Абиссинии, даже если вы сейчас справитесь с итальянцами, а вы можете это сделать с моей помощью. Поэтому Германия и поддерживает мусульман, видя в них противодействие британцам в Африке, так как, если мусульмане ввяжутся в драку с англичанами, зарождающиеся немецкие колонии в восточной и западной Африке будут в безопасности.

Но хочешь ли ты, как любящий отец, отдать Мариам в гарем, где она станет одной из многочисленных жен и наложниц? Она просто там зачахнет и будет являться тебе во сне кошмарным упреком до конца твоих дней. Не лучше ли отдать Мариам единоверцу, который будет любить ее одну, такой, какая она есть, и она будет любить этого человека, ведь мы с Мариам любим друг друга.

А что касается угрозы вторжения мусульман, то, Салех — мой кровный брат, а эти узы сильнее родственных и, если надо, мы вместе можем защитить твою страну от махдистов. Кроме того, махдисты — очень разные, там тоже есть умные люди, которые понимают, что их главный враг — не Абиссиния, а Британия. Поэтому твои границы с юга будут спокойны, стань я твоим зятем, а на махдистов, если они не прислушаются к нашим разумным предложениям, мы управу найдем: я просто хотел, чтобы они с британцами сначала пощипали друг друга. Кроме того, через два — три года, может, на год больше, у Британии начнутся проблемы с бурами на юге Африки из-за богатых золотых месторождений, им будет не до Абиссинии, они могут и Египет не удержать: буры хорошо вооружены и запросто могут сбросить англичан в море, если только будут чуть более организованы. Можно созвать конференцию глав африканских держав (пока только тех, где исповедуют единобожие, то есть, христиан и мусульман) и договорится о совместном противодействии колонизации Африки европейцами: по крайней мере, не воевать против друг друга, если какая-то из договаривающихся сторон подвергнется агрессии европейцев, а идеально — оказать помощь этой стороне и сопротивляться совместными усилиями.

Так что же ты хочешь, рас, — сделать Мариам несчастной и погубить ее, отдав в гарем какому-нибудь князьку или приобрести сильных друзей и союзников прямо здесь и сейчас? Поэтому я еще раз прошу у тебя руки Мариам и клянусь, что буду любить ее, пока не остановится мое сердце.

Сказав это, я замолчал и посмотрел расу в глаза. Так мы простояли минуту, потом Мэконнын сказал:

— Я услышал тебя, рас Александр и должен подумать. Твои слова необычны для столь молодого человека, но они были сказаны от души. Ты не солгал — ты действительно любишь мою дочь, но я еще не понимаю, хорошо это или плохо. Я позову тебя через день и объявлю свою волю.

После того, как рас дал понять, что аудиенция окончена и меня позовут послезавтра, вышел из кабинета и мы покинули дворец. Я понимал, что пошел ва-банк: я в какой-то мере оскорбил раса, назвав сараем его дворец и обвинив в бедности, отказавшись от приданого, на что, мол, мне эта мелочь, что ты, рас можешь дать, раз живешь в этом сарае… Наоборот я превознес свое богатство, мол три таких Харара куплю, а "потом продам, но уже дороже". С другой стороны, я ему правду сказал, дворец ужасный (надо бы все же найти альбом и хотя бы показать фотографии), сказал правду про угрозу с юга и запада и тем, что Машей он от этих угроз не откупится, наоборот, покажет свою слабость, раз дочерью поступиться может. Льстецов и лизоблюдов у него хватает — вон толпа "бояр" в фетровых шляпах на что? А человек, не побоявшийся сказать правду, может заслужить уважение, тем более, что предлагает путь как все уладить и не на месяц, а на годы вперед.

Весь следующий день провел, как сидя на иголках: мне было трудно сосредоточится, пытался заняться хозяйственными делами, но все валилось из рук. Ко мне подошел Лаврентьев и попросился уехать к Менелику, так как он все равно здесь ничего не делает, а мог бы принести пользу. Почему бы нет, подумал я, ведь в реальной истории Лаврентьев практически с нуля создал абиссинскую армию и придумал стратегию "заманивания" итальянцев вглубь материка, по типу Отечественной войны 1812 г., что принесло успех: итальянцы оторвались от базы в Эритрее, начали испытывать проблемы с боеприпасами, водой и продовольствием, а затем были разбиты Менеликом по частям. Зачем лишать будущего героя заслуженных лавров, пусть едет, организовывает, обучает и руководит войсками. Менелик специально для него введет титул графа и уедет есаул домой графом Абиссинским. Правда, там в конце, какая-то темная история с ранением, но Андрей Андреевич подробностей не помнит, слава богу, что хоть представляет общий ход истории, а хронология уже кувырком пошла.

— Конечно, Михаил Степанович, поезжайте, возьмите пару лошадей, оружие, — сказал я есаулу, — сотни талеров вам на дорогу хватит? И прошу вас, поаккуратнее, не лезте на рожон и больше в плен не попадайте, а то принцев не хватит вас выменивать обратно.

— Спасибо за все, Александр Павлович, и, самое главное, за свободу, — ответил обрадованный Лаврентьев и, получив деньги, пошел к казакам за лошадьми.

Лаврентьев ушел собираться в дорогу, а я остался "думу думати": Стоило СЦ спасти несколько тысяч жизней, да появиться ТНТ (известия о нем давно уже достигли иностранных ушей и глаз), как все зашевелились. Как, у России появились новые средства ведения войны?! Она сможет вернуть своими лекарствами и прогрессивными методами лечения больше раненых в строй, новые ручные бомбы дадут пехоте преимущества как в атаке, так и в обороне?! Надо срочно делать что-то свое — и вот началось брожение и шевеление в головах штабных стратегов в Берлине, Лондоне и Париже. Я уже не говорю о том, что выстрелы "Максима" и грохот ручных гранат в здешней пустыне уже привели местные племена в состояние между трепетом и шоком, а местные сагибы [290] — военные советники уже бомбардируют свои штабы донесениями о горе трупов в ущелье. И это сделала какая-то горстка русских, не понеся при этом потерь?! Так что, еще до расстрела "дервишей" [291]– махдистов при Омдурмане не дошло, а строки "У нас есть пулемет "Максим — у них "Максима" нет" стали реальностью. Повозка истории свернула с накатанной дорожки и понеслась куда-то в сторону, пугая и давя "бабочек Бредбери" [292] десятками.