– Ты чуть не упал! – в голосе Бэмби паника, и я улыбаюсь, думая о том, что она сполна это заслужила своим поступком. – Сможешь сидеть? Или пойдём в спальню?

– Только и думаешь, как затащить меня в койку, – отвечаю, вновь прикрыв глаза.

– Дурак! – ругается, и я чувствую, как тёплая ткань махрового полотенца касается моей кожи.

Движения Ульяны мягкие, аккуратные, исцеляющие и ослабляющие боль. На короткое мгновение в их монотонности я нашёл успокоение, и показалось, что получить ранение ради того, чтобы она вот так до меня дотрагивалась, не слишком высокая цена. Жаль, что моё состояние не позволяло перевести эту ролевую игру «пациент и медсестра» в горизонтальную плоскость. 

Мозг всё же вёл свою извращённую пытку, подкидывая мне картинки того вечера, когда я лишил её девственности. Её тонкое, полупрозрачное кружевное белье, сквозь которое легко угадывались очертания тела, выдававшего возбуждение девушки. То, как она тянулась ко мне, словно всё, что ей нужно в жизни, это моя близость. И я, как последний дебил, проебал всё своей грубостью и неконтролируемым желанием сделать ей больно.

– Я закончила, – тихо ставит меня в известность, возвращая обратно в эту комнату, из той, где она не кончила. 

 Её рука упирается в моё плечо, словно она опасается, что я прямо сейчас на неё грохнусь, и небеспочвенно – голова кружится, сознание мутное, мысли путаются. Врач, обработав рану, сказал, что я родился в рубашке. Пуля прошла насквозь, практически не задев жизненно важные органы, но, чтобы убедиться в этом, ему пришлось оставить на теле ещё один шрам, сделав надрез под местной анестезией. Поймав меня на выходе, всучил пакет с медикаментами – Хмель не зря платит ему зарплату, я слишком дорого обхожусь, чтобы терять меня из-за глупой раны. 

– Ульяна, рану нужно зашить, – не открывая глаз, ставлю девушку в известность, ожидая, когда она поймёт, что это будет именно её рук дело. Я чувствую, как она прожигает меня взглядом, и с трудом открываю глаза. Бэмби в каких-то паре сантиметров от меня, наши лица на одном уровне, и я рассредоточено рассматриваю насыщенный оттенок тёмных, как горячий шоколад, глаз. 

– Давай поедем в больницу. Водить я умею, тебе нужен врач, у тебя все джинсы в крови, – умоляющим голосом пытается меня убедить, впиваясь пальцами в моё плечо, что заставляет немножко чётче мыслить. 

– Мне нельзя в больницу, Уля, – объясняю очевидную истину, принимаясь за пуговицу на джинсах, и, глядя ей в глаза, тяну собачку молнии вниз, – помоги их снять. 

Вижу по лицу Бэмби, насколько сильно ей хочется прямо сейчас закатить истерику, упасть на пол и сучить ногами, пока весь кошмар, принесённый мной в её жизнь, не закончится. К моему удивлению, вместо этого девушка сцепляет челюсти и принимается стаскивать прилипающую к коже пропитанную кровью тяжёлую ткань. Я помогаю ей, но сейчас каждое движение отдаёт болью. 

– В шкафу на полке аптечка, достань её. 

Средства первой необходимости для преступника отличаются от того, что нужно законопослушному гражданину. Готовя это место как запасной аэродром на случай полного пиздеца, я позаботился о том, чтобы в моей аптечке были сильнодействующие антибиотики, всё необходимое для небольшой операции и много чего ещё, что требуется после бандитских потасовок или нежданной встречи с мусорами. 

Поднимаюсь с бортика, видя перед открытыми глазами лишь тьму, которая пробирается в голову и заполняет там всё. Ульяна тут же оказывается рядом, когда меня качнуло в сторону, как мачту, обнимая. По сравнению со мной она почти крошечная, если свалюсь, ей меня не дотащить, и я пытаюсь не хлопнуться прямо тут, вздохнув с облегчением, лишь оказавшись на кровати. 

Объясняю, что от неё требуется, – всего ничего, наверняка на уроках труда её учили шить, ну и что, что не по человеческой коже. Наблюдаю за ней. Её руки дрожат, когда она вдевает нить в игольное ушко, дрожат, когда она подносит иглу к ране на моём животе, дрожат, когда пытается воткнуть в моё тело острый кончик. 

Со звоном отпускает иглодержатель на металлическую посудину и закрывает глаза ладошками, тяжело вздыхая. До меня доносится её хнычущий голос: 

– Я не могу, Богдан.

Рассматриваю неровности деревянного потолка, размышляя, как долго разошедшиеся швы позволят мне пребывать в сознании и в жизни, и понимаю – недолго. В теле такая слабость, что я способен пока лишь держать глаза открытыми, а вот иглу – вряд ли. Вроде лежу на постели, а качает как на волнах, иногда они подхватывают меня и уносят куда-то вверх, чтобы затем опустить с ударом обратно. 

– Хорошо, ложись спать. 

– А что ты будешь делать? – доносится тихий вопрос. 

– Умирать.