Это случилось не так далеко от моего подъезда. Оставалось пройти каких-то пару метров, когда путь мне преградили внушительного вида мужчины. Им не нужен был мой кошелёк или содержимое портфеля с делами, которые планировал изучить. Перед тем как они затолкали меня в джип, я сделал всё, чтобы дать им отпор. Но до этого дня все мои спарринги проходили на ринге в равном бою, не говоря о мелких потасовках, в которых я всегда выходил победителем. Меня избивали методично, точно зная, где та грань, за которой я потеряю сознание. И краем этого сознания я понимал, что кому-то требовалось, чтобы я был в состоянии соображать.

В этот знаменательный вечер я и познакомился с Хмельницким. Тот сидел за тем самым резным деревянным столом, за которым потом будет отдавать мне поручения. 

Кое-как, с опухшими веками и затекающей в глаза кровью,, меня посадили на стул с шёлковой обивкой. Всё тело как одна сплошная рана, пульсировало от боли, и единственное чего мне хотелось в данный момент – сдохнуть.

– Надо же, ты не похож на своего отца, – заключил старый прожжённый бандит. – Мне передали, что ты хорошо боролся. 

Он ухмылялся, будто этот факт его забавлял и восхищал одновременно. 

– Что вам от меня надо? – спрашиваю, сплёвывая кровь на его персидский ковер. Хмельницкий недовольно морщится и взмахом руки отдаёт приказ, а я получаю очередной удар под рёбра. Сознание гаснет на пару минут, пока мне под нос не подставляют бокал коньяка, заливая в глотку.

– Твой папаша сдох и не расплатился со мной по долгам, – поясняет Хмельницкий, лупясь в меня своими тёмными, почти чёрными, как дыры, глазами. 

– Что? – я дёргаюсь всем корпусом вперёд, но тяжёлые руки ложатся мне на плечи, удерживая на месте.

– Да, о смерти своих кредиторов я узнаю раньше, чем их семьи. 

Хмельницкий изложил суть спокойно, по-деловому. Наверняка таких разговоров было в его жизни множество. Он предоставил мне на обозрение бумаги: договоры займа и залога. Суммы казались астрономическими. Заложено было всё, что принадлежало моей семье. Я изучал документы, стирая дрожащими руками холодный пот с лица, смешивающийся с кровь. Знал, что у отца плохо шли последнее время дела, но не совался в его бизнес. Он был ещё молод и полон сил, не желая вовлекать меня в свою деятельность, и я в жизни не смог бы подумать, что Лев Скуратов обратится за деньгами к бандиту. Бандиту, который догадается всё правильно оформить. Хмельницкий дал мне время изучить каждую запятую в договорах. 

Может, и был шанс их оспорить, зацепиться за что-то, но передо мной лежали расписки, сделанные рукой отца, на получение денег. Как ни крути, а долг вполне реален. Чуть позднее Хмельницкий открыл мне правду о бизнесе отца. Грязном бизнесе, используемым для отмывания денег другими такими же нечистоплотными дельцами. Мой мир был разрушен в одночасье, человек, которого я боготворил, оказался всего лишь преступником. Жадным, охочим до легких денег преступником, который не смог рассчитать свои аппетиты, а потому залез в карман к такому, как Хмель. 

– Чего вы от меня хотите? 

– Я прощу долг твоей семье, если будешь работать на меня, выполнять мои приказы. А ослушаешься, все, кто тебе дорог, пойдут в расход. Мне с вас поиметь больше нечего. Мать с сестрой шлюхами сделаю, да и братца найду куда пристроить. А ты вроде парень неглупый, мне такой пригодится. Будешь со мной, их жизнь не изменится. Решай. 

Мне дали сутки на размышления, бросив в тёмную комнатёнку, оставив заживать мои раны, как на бездомной собаке – без лекарств и помощи. 

Два месяца в одной квартире с Богданом пролетели оглушительно быстро. Возможно, когда-нибудь я пойму, что время, проведённое наедине с бандитом, оказалось самым прекрасным в моей жизни – ведь я была влюблена и, казалось, взаимно. А ведь я всегда считала себя исключительно правильной. Именно поэтому и выбрала юридический факультет, мечтая быть защитником, выступая на стороне закона. Наивные мечты глупой девчонки. Моя любовь к нему была настолько сильной, настолько поглощающей, что я больше не представляла себя самостоятельным существом. На его деяния я просто закрывала глаза, не думала об этом, не рассуждала. 

Вся загвоздка заключалась в том, что он ни разу открыто не сказал о своих чувствах. А мне хотелось о них кричать, они переливались через меня, бились, как вода из ручья. Только вот некому было поведать о том, как сильно я влюблена. Мила не одобряла наших отношений, не доверяя Скуратову, методично рассказывая о его похождениях в университете и напоминая о том, как он обошёлся со мной в первый раз. Ничего не желала слышать и знать, поэтому свела наше общение на нет. Мне не хотелось копаться в себе, находя подтверждение её словам в его поступках. Ведь я не знала, как он проводит время, с кем отдыхает, есть ли у него другие девушки. Я настолько боялась его потерять, что вела себя как испуганный страус, зарываясь головой глубоко под землю.