Видимо, врач подал какой-то сигнал, потому что медсестра привела Лерку и вышла.

Лерка, несмело войдя в кабинет, подбежала и прижалась к матери. Юля обняла девочку и ласково потерлась носом о ее волосы, усадив дочь к себе на колени. Алексей Максимович попросил пересадить девочку на стул и начал задавать ей вопросы. Мать слушала вопросы и хмурилась — они ей совсем не нравились — доктор явно провоцировал девочку, выводя ее из равновесия. Лерке вопросы тоже не нравились, и она все более скупо отвечала на них, все чаще и чаще отделываясь просто мотанием головы и все ближе придвигаясь к матери.

— Лера, признайся, ты ведь просто выдумала эту Аришку, чтобы не ходить в садик, да? Тебе же не нравится в садик ходить? — доктор уставился на опустившую голову девочку.

Неожиданно Лерка подняла голову и взглянула прямо в глаза Алексею Максимовичу.

— Ты меня по себе судишь, светило психиатрии? — в голосе девочки явственно прозвучала насмешка. — Ты же заранее знаешь, что происходит в голове у детей. Они же просты и понятны, не так ли?

— Что? Что ты говоришь? — в глазах ошарашенного доктора явственно читались растерянность и непонимание.

— А дочку свою помнишь ли, светило? Сколько ей лет было? Двенадцать? Учиться она не хотела, потому и с пятнадцатого этажа прыгнула, не ошибаюсь?

Алексей Максимович, побагровев, нащупал узел галстука дрожащими руками и резко рванул его, не в силах отвести взгляд от глаз, в которых металось пламя. Юля же просто онемела, глядя на дочь и не узнавая ее. Сейчас Лерка невероятно напоминала ей ту девочку на качелях… Разговором, тоном, построением фраз, этой насмешкой, звучащей в голосе…

— Откуда… — с трудом прохрипел он.

— Откуда знаю? — склонив головку набок, переспросила девочка. — Я и не только то знаю. А расскажи-ка мне, гений медицины, как ты дочку свою ремнем лечил, когда она из школы в слезах прибегала? Как ты ее таблетками пичкал, когда она сквозь рыдания умоляла тебя перевести ее в другую школу? Как ты ее, упиравшуюся, на глазах всех учеников за руку в школу тянул? Не позабыл ли?

— Вон… — на выдохе прохрипел доктор, с силой рванув воротник рубашки, душивший его.

— А помнишь ли ты, врачеватель душ детских, что ты дочери своей сказал в спину, когда она на подоконнике перед окном открытым стояла, а? «Ты полное ничтожество и конченная лгунья, и не пытайся меня испугать. Садись и учи уроки. Ты не способна на столь серьезный поступок, как шаг из окна!». Так все было, а, лекарь? Помнишь ли?

— Пошла вон отсюда! — окончательно выйдя из себя, хрипло закричал доктор. — Убирайтесь! — в дверь встревоженно заглянула медсестра. — Выведи их отсюда! Немедленно! — заорал Алексей Максимович на медсестру.

Испуганная и ничего не понимающая Юля, схватив дочь за руку, потянула ее к двери. Лерка послушно пошла за ней. В дверях девочка выдернула ладошку из рук матери и, вернувшись к столу, посмотрела прямо в глаза доктору.

— Все необычное пугает, правда? Так проще навязать свою волю и выбить дурь из ребенка, чем вникнуть в его проблемы, верно? Связать его, например, привязав к стулу, или унизить при всех — тоже хороший метод воздействия. Ведь для достижения твоей цели все меры хороши, не так ли? — девочка развернулась и вышла из кабинета. Вслед ей полетела подставка для ручек, ударившаяся об дверь.

— Никого ко мне не пускать! — прохрипел Алексей Максимович, с третьей попытки попав дрожащим пальцем в кнопку селектора.

Откинувшись в кресле, он глубоко дышал, пытаясь успокоиться. С трудом открыв непослушными руками ящик стола, достал купленный вчера пузырек с сильнодействующим препаратом от давления. Взял таблетку, рассыпав его содержимое по столу, с трудом засунул ее в рот, и, проливая на себя воду, не в силах удерживать стакан ровно, запил ее водой. Закрыл глаза, пытаясь отогнать от себя пульсирующую красноту…

Внезапно, сорвавшись с места, он бросился вон из кабинета. Расталкивая мешавших ему людей, он словно лось ломился к выходу из поликлиники. Наконец, выбравшись на улицу, на ходу стягивая с себя белый халат, толкая встречных прохожих, не успевавших увернуться от него, он настойчиво шел к машине. Швырнув халат на землю, он сел в машину и вдавил педаль газа в пол.

Примчавшись домой, Алексей ввалился в квартиру и, не разуваясь, прошел в комнату. Достав из секретера альбом с фотографиями дочери, он принялся вытаскивать из него фото и в бессильной ярости рвать их, бросая смятые клочки бумаги на пол. Разорвав все фото и повыдергивав листы из альбома, он швырнул изувеченную обложку в стену и обессиленно опустился в кресло, закрыв глаза руками.

— Плохо тебе, да? — раздался знакомый до боли детский голос.

Алексей, дернувшись, открыл глаза. Перед ним стояла его дочь. Стояла и смотрела ему прямо в глаза. Молча. До тех пор, пока он не начал судорожно хватать ртом воздух, раз за разом дергая разорванный ворот многострадальной рубахи. Тогда девочка улыбнулась, глядя на него, и, повернувшись к нему спиной, растаяла.

Глядя расширенными глазами на то место, где только что была его дочь, Алексей Максимович встал, прошел в бывшую комнату дочери и, открыв окно, сделал шаг в пустоту.