[5] Как писали в комментариях знающие читатели, Ермольева не одна работала над темой антибиотиков, в 1942 году в Москве Георгий Францевич Гаузе вполне успешно произвел грамицидин (заметьте, пробирки у Флеминга точно никто при этом не воровал!).

Будет время, будет время

Подготовиться к тому, чтобы без дрожи

Встретить тех, кого встречаешь по пути

10 октября 1941 года

На входе во двор редакции «Красной звезды» Андрея обогнала эмка, красовавшаяся свежими дырками от пуль в водительской дверце и длинной осколочной царапиной на капоте. Машина остановилась буквально в двух метрах от Ортенберга, стоявшего у крыльца. Их задней дверцы выбрался высокий сутулый еврей лет тридцати пяти в круглых очках с толстыми линзами и с двумя подполковничьми шпалами в петлицах грязной шинели и направился к главному редактору.

— Вася? Гроссман? Вы как? Что случилось?

— Да попали вот на обратном пути. Ничего, все целы. Ты скомандуй, чтобы пленки в проявку сейчас отдали, там много отсняли.

— А на фронте что, ты расскажи, мы же тут ничего, кроме радио, не слышим.

— Хорошего ничего. Восьмого вечером Орёл оставили [1]. Сейчас отдохну, помоюсь, напишу потом отчет, завтра сдам.

— Да нечего о таком писать, Вася. Сам ведь знаешь, от нас другого требуют. Так что отдыхайте, завтра встретимся. За пленки спасибо, Поскребышев звонил, приказал ему дублировать отчеты [2].

Гроссман ушел в здание редакции. «Ну вот, еще одного живого классика сподобился встретить», — подумал Андрей, глядя ему вслед.

— Товарищ Волошин, — увидев его, стоящего буквально в паре метров, Ортенберг шагнул навстречу, — здравствуйте. Хорошо, что пришли. Пойдемте, всё готово, в кабинете.

— Вот, пишущая машинка, Эрика, модель С, новенькая совсем, случайно нашлась, — сказал Давид Иосифович, с гордостью открывая чемоданчик. — Ленты запасные, копирка, бумага, всё здесь. Мне к послезавтра доклад минут на пятнадцать о работе органов печати в таких вот условиях, ну, Вы понимаете. Без художественных красивостей, просто и четко. Сможете?

— Конечно. Завтра завезу, ответил Андрей и начал паковать доставшееся добро в рюкзак.

Метро работало с перебоями, поезда пришлось ждать чуть не двадцать минут, но мысль добираться домой на другом транспорте он отогнал как совсем бредовую: три или четыре маршрута автобуса и трамвай с троллейбусом мало того, что ехали очень медленно, так и ходили совсем нерегулярно.

Дома Андрей застал Тамару Михайловну, сидящую на кухне и что-то рассказывающую Михаилу. Обычно молчаливая — за день иной раз кроме «Здравствуйте» и «До свидания» и не услышишь ничего — домработница рассказывала об обстановке в округе.

— И ведь вон чего говорят, что, дескать, если в эвакуацию ехать не хочешь, значит, немцев ждешь. А куда мне в ту эвакуацию ехать? Я тут одна, родни никакой ни у меня, ни у мужа моего, Петра Осиповича, царствие ему небесное, — перекрестилась она. — Старая я уже, пусть будет что будет. Неужто немцам старуха нужна? А ведь ждут некоторые, ой, ждут. Вон, Анна Кузьминична, да знаете Вы ее, в угловом доме живут, так к парикмахеру ходила, прическу обновляла. А для кого прическа? По гостям не ходит, муж ее в Ташкент уж месяца два как уехал, а она тут сидит. Чего, спрашивается, сидит, кого ждет? В Ташкенте ей не то, не поехала, а теперь прически ходит делает.

— Вы, Тамара Михайловна, не переживайте. Немец сюда не дойдет, — Михаил, которому, очевидно, откровения про прически соседок немного надоели, прервал ее. — Вон, лучше Андрея Григорьевича покормите, небось, голодный пришел.

— Так это я сейчас, садитесь, Андрей Григорьевич, отобедайте, я вот и щец свеженьких наварила.

— Спасибо, я только руки помою.

Тут во входную дверь кто-то требовательно застучал. Домработница, увидев разрешающий кивок Андрея, открыла.

— Где хозяева? Дома? Дай-ка, пройду, — отодвинув в сторону Тамару Михайловну, в дом вошел тучный высокий мужчина в длинном драповом темно-синем пальто и явно дорогой фетровой шляпе.

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, — пригласил его Андрей, — будете обедать? Мы как раз собираемся.

— Какой обедать? Это ваша собака? — он показал на Бублика, лежащего у стола, при звуках чужого голоса поднявшего голову, но сразу потерявшего интерес к гостю.

— Наша. Что-то случилось?

— Случилось. Иначе зачем бы я к вам пришел? Этот мерзавец погрыз морду нашему Альберту!

— Насмерть загрыз? — спросил Андрей, пододвигая тарелку к себе. — Вы присядьте, не стойте. Если не будете обедать, то разрешите, я все-таки начну, мне уходить скоро.