Когда дверь подъезда уже закрывалась, Андрей спросил вдогонку:

— Завтра встретимся?

— Почему нет? — ответила Елена. — Подходи к работе в это же время.

И сейчас Андрей стоял чуть в стороне от входа в институт, глядя, как в сгущающихся сумерках выходят на улицу сотрудники и расходятся в разные стороны. Когда Елена вышла на крыльцо и остановилась, осматриваясь, он торопливо пошел к ней.

— Я здесь. Здравствуй, Лена.

— Здравствуй. Хорошо, что пришел. Это что, цветы? Как неожиданно, — улыбнувшись,она поднесла к носу букетик хризантем. — Спасибо. Я уже и не помню, когда мне цветы дарили последний раз

Поиск цветов в прифронтовой, по сути, Москве, оказался довольно-таки трудной задачей. На Даниловском рынке, куда сначала пошел Андрей, никто даже приблизительно не мог сказать, где искать, цветы здесь пропали месяца три назад, как товар ненадежный и мало кому нужный. Сами торговцы цветами пропали вместе со своим товаром. Вспомнив, как месяц назад в «Метрополе» какая-то женщина вроде как предлагала цветы, он пошел в ресторан. Но в «Метрополе» ничем помочь не могли, торговля цветами недели две как исчезла и здесь. И только в «Национале» швейцар, одетый в ливрею с галунами, за тридцать рублей, стоимость хорошего ужина на двоих, принес ему пять мелких хризантем.

– Пойдем, может, поужинаем где-нибудь? — предложил Андрей.

— Я не против, давай только я домой забегу, Настю предупрежу, переоденусь и цветы в воду поставлю.

— Не страшно мимо кладбища ходить? — спросил Андрей, когда они проходили мимо Донского кладбища.

— Я уже и не замечаю его, мы же здесь скоро десять лет как живем, поначалу, конечно, и монастырь, и кладбище очень впечатляли. Да еще крематорий этот, — она кивнула на ограду кладбища, за которой скрывался первый в Советском Союзе крематорий, -жутковато поначалу бывало. А потом привыкла. Так что нет, не страшно.

— Я здесь подожду, у подъезда, сказал Андрей, когда они подошли к дому и Елена направилась к двери подъезда.

— Нет, пойдем, с Настей поздороваешься хоть. Она меня вчера ругала, что я тебя не пригласила.

Квартира Елены располагалась на третьем этаже. Поднимались, подсвечивая жужжащим фонариком. На стене у входной двери висели привычные уже несколько звонков (пять, автоматически посчитал Андрей).По пути до Елениной комнаты пришлось преодолеть длинный коридор с классическими велосипедами и тазами на стенах. На кухне какие-то женщины о чем-то совещались возле примусов. Настя сидела дома и приходу Андрея очень обрадовалась.

– Здравствуй, дядя Андрей. Ты про меня совсем забыл. Проходи, я сейчас чайник поставлю, только вот к чаю у нас нет ничего.

Андрею стало стыдно. Сами они без всяких ограничений покупали еду в коммерческих магазинах, да и Тамара Михайловна приносила молоко с творогом, а при надобности и другие сельхохпродукты. А Елена сидела на карточках, на которые особо не разгуляешься и про нее они с Михаилом просто не подумали.

— Да не стоит чайник ставить, мы уходим сейчас, — сказал он. — Поставь лучше цветы в воду.

— Это ты маме подарил? Здорово. У вас настоящее свидание, да?

— Настя! — строго сказала Елена из-за шкафа, перегораживавшего комнату посередине. — Мы с Андреем Григорьевичем просто пойдем поужинаем.

— Значит, точно свидание. Молодцы, — на Настю строгий голос ее мамы никакого влияния не оказал. — Я одобряю, если вас интересует моё мнение. Сходите, поужинайте. Куда пойдете?

— Я не знаю еще, — ответил Андрей.

— К Саратовскому вокзалу [5] пойдем, там неплохой ресторан, — сказала, выходя из-за шкафа уже переодевшаяся в темно-зеленое платье с брошкой на груди Елена.

— Возьми с собой судки какие-нибудь, — дождавшись когда Настя пошла набирать воду в вазу, сказал он Елене, — Насте что-нибудь принесем.

Ресторан на Саратовском вокзале и вправду оказался очень хорошим, несмотря на то, что на площади по пути к нему пришлось пробираться сквозь толпу эвакуирующихся, которая, впрочем, здесь была в разы меньше, чем на Комсомольской площади у трех вокзалов.

И место в ресторане нашлось сразу, в дальнем от входа углу. Меню, конечно, не блистало разнообразием того, с которым Андрею пришлось столкнуться в «Метрополе», но бутылку «Хванчкары», на красной этикетке которой имелся номер двадцать, сыр и мясо с овощами на углях они получили, заказав еще порцию с собой.

— Ты так и будешь молчать? — спросила Елена, отпив темно-красное вино из бокала. — Рассказывай уже о себе. Или ты собрался дождаться, когда я умру от любопытства и хочешь оставить мою дочь сиротой?

Напряженность, которая чувствовалась в ней, пока они шли к ресторану, куда-то пропала, едва официант разлил вино по бокалам.

— Ладно, постараюсь спасти тебя от смерти, — отпивая, в свою очередь, любимое вино вождя всех народов и пододвигая поближе блюдо с сыром. — Как я уже говорил, я родился в восьмидесятом году. Здесь, в Москве и родился, жили около Филевского парка, дома этого нет еще, там пустырь сейчас. Родители не очень богато жили, так что после школы я сразу в армию попал, на год всего [6],правда,но и того хватило за глаза. После армейки в институт поступил, в медицинский, четыре курса почти отучился, но понял, что не мое. Ушел, в ресторане поваром работал, потом приятель один позвал в рекламу,ее там гораздо больше, чем здесь,где последние годы и трудился, пока сюда не попал. Так что я как тот мастер на все руки: и воевать, и покормить, и вылечить, и продать, что останется, — улыбнулся он.