— Скучаешь? — спросил он.- На вот, яблоко съешь. А то жаловались на тебя: ушел, даже чай не пил. Переживаешь, что ли?

— Не то что переживаю, мы ведь и общались недолго, и не знал я ее почти, неприятно просто. От таких вот, — Андрей кивнул на место, где еще недавно лежал стрелок, — никогда не знаешь, чего ждать. Выскочит, пульнет — и выноси. Что Никита насчет похорон говорил?

— Ничего конкретного, обещал организовать всё. Хорошо, что Борискин есть, а то на такое я не настраивался, в этом бардаке пойди разберись, как и где человека похоронить. Ладно, хватит об этом. А скажи мне, Андрюша, вот ты думал над тем, что дальше делать? Не завтра, не через неделю, а чуть позже? Нет? Вот и я не думал, а надо. А то плывем по течению, ни о чем не беспокоясь, а время сейчас совсем не простое, не двадцать первый век, здесь государству до всего есть дело. Я-то надеялся тут устроиться с тем, что притащил, и горя не знать. А оно, видишь, как в той поговорке, что, если хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах. Ты как думаешь, ищут нас сейчас?

— Думаю, ищут. Не конкретно нас, а двух мужчин и девочку. Небось, после бомбежки нашли кучу непонятных пластмассовых кусочков и другого непонятного добра. Хорошо, если всё сгорело и ничего не осталось, но так хорошо даже в сказках не бывает. Так что рано или поздно начнут искать неведомых шпионов, а после немного, как разберутся, что это не простое шпионское оборудование, а что-то особенное, искать начнут посильнее. И, скорее всего, уже ищут. Может, даже выяснили, в какой квартире мы жили и пальчики собрали, и у соседей расспросили, кто там жил.

— Давай порассуждаем в этом направлении, — немного подумав, сказал Михаил. — Искать будут не с целью уничтожить, а с целью спросить. Ну, а после уже — убрать, это само собой, монополию на такие знания сохранять надо. Выходов из этого немного, но есть. Или сменить личности и лечь на дно, здесь, в Москве, или уехать куда-нибудь. Или найти крышу себе, опередить тех, кто ищет. Или, что самое глупое, пойти самим сдаться.

— Тебя не смущает, что мы сами себе яму копаем сейчас? — спросил Андрей. — Мы же выпустили джинна из бутылки, когда Энгельгардту лекарства отдали. Вот сейчас Гаузе принесет свой ципрофлоксацин, все в ладоши захлопают и Гаузе орден дадут. А через неделю Ермольева ведро пенициллина принесет, а не три миллиграмма, и ей тоже аплодисменты и орден. А еще через неделю третий кто-то, кому там Энгельгардт от щедрот своих отсыплет открытий, еще что-то принесет. А тут уже аплодисменты стихнут и появится вопрос, откуда тут на ровном месте столько гениальных открытий, что Сталинская премия на десять лет вперед расписана. Думаю, что на щедрого волшебника Владимира Александровича выйдут очень быстро. А после уже и на нас — это дело времени.

— Ты и вправду думаешь, что подставил наивного профессора Энгельгардта? — спросил Михаил.

— А что, не подставили?

— Андрюха, Энгельгардт умнее нас с тобой, он сразу всё понял и просчитал. Это ты здесь без году неделя, а он всю жизнь барахтается, он такую возможность в первую секунду продумал. Мы для него как два пацана, что нашли гранату и принесли соседу-саперу, который эти гранаты всю жизнь взрывает, — объяснил Михаил. — Но он на это пошел и риск оценил.

— Но ведь когда нас начнет вся держава искать, несмотря на издержки, то простая смена документов не поможет. Да и жить в погребе, Миша, не очень интересно, согласись.

— Не любишь ты советскую власть, Андрей Григорьевич, ох, не любишь, — преувеличенно серьезно сказал Михаил. — не веришь в светлое будущее всего прогрессивного человечества.

— Не люблю, Михаил Николаевич, — тем же немного саркастическим тоном ответил ему Андрей. — И не верю. Потому что знаю, какой порядок тут после войны наведут. Жить тошно будет, хоть с антибиотиками, а хоть и без них.

— Предлагаешь рвать отсюда когти [3]? — спросил Михаил.

— А ты предлагаешь что-то другое? Признайся, есть же парочка счетов в швейцарских банках [4], которыми ты можешь воспользоваться?

— Не парочка, побольше, есть, чего скрывать, — сказал Михаил, нисколько не смущаясь. — И адрес адвоката в Цюрихе я тебе дам, и пароль, чтобы он тебе, случись чего со мной, письмо отдал, в котором все инструкции есть, что и где лежит. И адрес адвоката в Сиднее тоже дам. И в Буэнос-Айресе тоже. Надо бы раньше это всё тебе рассказать, чтобы недомолвок не оставалось. Да, я соломки здесь себе подстелил, да и тебе, получается, тоже, Из нашего двадцатого года намного проще узнать, где бесхозные деньги сейчас найти можно, так что мне это почти ничего и не стоило. Но сначала деда найдем. Это, Андрюха, дело семейное, я его не брошу, мне с этим надо до конца разобраться теперь. Считай это блажью, принципом дурацким, но я не отступлю.

По улице затарахтел знакомый мотоцикл. За рулем сидел Никита, а на заднем сиденье сидел кто-то незнакомый, по крайней мере, узнать кого-то в застегнутой до самого верха плащ-палатке, из-под которой торчали испачканные в грязи сапоги, с первого взгляда не получилось. Никита подъехал и остановился.

— Вот, участковый наш, Аркадий Александрович, — представил он своего спутника. — Надо бы бумаги оформить, чтобы..., ну, сами понимаете.

— Здравствуйте, — протянул участковому руку для приветствия Михаил. — Щукин Михаил Николаевич. Мы вот с товарищем как раз здесь дежурили, когда случилось всё.

— Волошин Андрей Григорьевич, — представился в свою очередь Андрей.

— Ну, а я — Ванин Аркадий Александрович, старшина милиции, — ответил тот, откидывая плащ-палатку и вытерев лоб явно неформенной вязаной шапочкой, которую он стянул с головы. — Давайте, я быстренько запишу всё. Мне товарищ Борискин рассказал всё, так что чисто для проформы. Хорошо, хоть есть кому здесь за порядком следить.

Милиционер, пожилой уже мужчина, сильно за пятьдесят, с неприятным обрюзгшим лицом и длинными редкими волосами на макушке, которыми он, наверное, тщетно пытался прикрыть расползающуюся лысину, явно тяготился неприятной рутинной процедурой, ради которой ему пришлось покинуть дом и трястись на мотоцикле по осенней грязи. Он достал из планшета лист бумаги и чернильный карандаш и минут пять расспрашивал Михаила, а потом и Андрея, записывая всё на бланк, после чего дав им подписать бумаги. Закончив, старшина, облегченно вздохнув, уселся позади Борискина и они укатили, разбрызгивая грязь из луж.