Я ушла со второго этажа только после того, как навела порядок. Позже, пересматривая подобранные бумаги, в голову пришла мысль: а может, этот некто ничего не искал? Может, он наоборот — хотел оставить некий знак, послание для меня? Зачем-то раскрыл книги, специально раскидал заметки (сейчас я уже точно знала: отцовские). А я никуда не глянула, не обратила внимания, и не уверена, что смогу восстановить в памяти, как там было.

Я так и уснула с исписанными листами в руках — вырубилась. Закрыла на миг глаза и провалилась в сон. А поутру меня разбудил телефонный звонок. Впервые в жизни я проспала — не встала рано утром.

Любимов. Андрей. Интересно, как долго он звонит?

Андрей

За эти месяцы я изучил её. Знал, что она ранняя птичка. Вставала всегда ни свет ни заря. Я представлял, как она принимает душ и расчёсывает влажные волосы, что немного закручивались на концах.

У неё — свои ритуалы. С первыми лучами солнца она любила выходить в сад и срезать цветы. Не всегда розы, хоть их на её клумбах — великое разнообразие и множество. Ей нравились садовые ромашки. Она любовно совала нос в эхинацею, не обходила стороной люпин и колокольчики.

Свежесрезанные цветы Ива ставила на кухне, в своей комнате и в мастерской. Особенно там, где большие окна давали много света, где она творила и любовалась разноцветьем, где черпала вдохновение и создавала свои шедевры.

Сегодня Ива не вышла в сад. И после сумасшедшей ночи я понял, что не смогу ждать. Вчера мне пришлось разговаривать с сыном и силой удерживать его дома. Диктаторским мерзким способом. Я просто запер его. Он рвался уйти. Как всё вовремя происходит. Я не хотел, чтобы с сыном что-то случилось. Но там осталась Ива — упрямая глупая девочка, возомнившая, что будет жить вечно. У молодости так бывает. Молодость не знает настоящего страха.

Между нами одиннадцать лет разницы, а я чувствовал себя древним стариком. Слишком многое пережил, стал злее и осторожнее. Иногда я с трудом напоминал себе, что Иве — двадцать шесть. По любознательности, искреннему любопытству она недалеко ушла от Кати и казалась сущей девчонкой временами. А бывало, веяло от неё такой глубиной, что я страшился упасть и не вернуться назад.

— Ответь же! — рычал я сквозь зубы, сжимая телефон в руке так, что рисковал его переломить. Длинные гудки. Молчание. И я не выдержал. Отправился к её дому, продолжая названивать. Если она не ответит, я выломаю чёртову дверь. Распилю на части. Вызову охрану. Подниму всех на уши.

Ива ответила, когда я подходил к её дому. Сонная. Голос тёплый, как и её губы. И снова меня накрывает пожаром, диким первобытным зноем, когда хочется совершить подвиг или великую глупость ради женских глаз. Её глаз, Ивиных.

— Ну, наконец-то! — вздохнул облегчённо, не пытаясь даже скрыться за равнодушной или сердитой маской.

— Я… проспала, — лепечет она с ужасом. — Долго вчера убирала, рассматривала вещи. Читала заметки отца из мезонина.

Ива оправдывается как Катя. Немного беспомощно, с подробностями, от чего хочется обнять её и успокоить. Поцеловать в макушку и сказать, что ничего страшного не случилось.

— Я у твоего забора. Открой, пожалуйста.

Она не прекословит. Я слышу щелчок замка, тяну на себя калитку. Врываюсь в дом — чересчур поспешно. Окидываю Иву взглядом. У неё растрёпаны волосы, а на щеке — розовая полоска-вмятинка. Слишком нежная кожа, след остался складки или шва от постельного белья.

Она смущена и прячет глаза.

— У меня всё хорошо, правда. Всё спокойно, как я и говорила. Никто меня не пугал и не тревожил.

— Я вызвал охрану и плотника. Сегодня восстановят забор и по всему периметру протянут сигнализацию.

— Как Илья? — Ива смотрит вопросительно. Теперь моя очередь прятать глаза. Я собираюсь соврать, но не успеваю. — Он огорчился, да?

И я делаю над собой усилие.

— Я запер его. Не знаю, что Илью тянет сюда, но это не совсем нормально. И то, как он себя вёл, недопустимо. У него была истерика, будто я лишаю его чего-то очень важного. Я бы хотел знать. Так больше продолжаться не может.

— Не дави на него, ладно? Я сама поговорю. Не уверена, что получится, но я попытаюсь. Мужчины часто не находят общий язык. Особенно, если это два поколения.

Ива улыбается. Мягко и почти виновато. Улыбкой она извиняется, что говорит об этом.

Я и ей хочу сказать, что так дальше продолжаться не может. Что ей нельзя здесь жить одной, но не успеваю: приходит прислуга. Женщины смотрят на меня с интересом. Переводят взгляды на растрёпанную девушку, делают какие-то свои выводы. Мне плевать. По-настоящему плевать, что они подумают и о чём расскажут всему свету. Сейчас есть проблемы поважнее, чем чьи-то досужие сплетни.

— Мне нужно вернуться. Там Илья… и Катя должна проснуться. Мы придём позже, — я не спрашиваю, а ставлю её в известность. Мы часто приходим с дочерью. Но в этот раз я приведу с собой и сына. Хочу видеть его постоянно, знать, чем он занимается. Я хочу владеть ситуацией и устроить тотальный контроль над всеми, кто мне дорог.