– Думаешь, Царь долго пробудет в больнице? – спросила я, игнорируя Юркину радость.

– А тебе-то не наплевать? – усмехнулся он. – Сколько надо, столько и пробудет.

– Ему какую-то операцию будут делать…

– Пф, - закатил глаза друг. – Да хоть две! Мне его нисколечко не жалко.

Юрка вышел из туалета с довольным лицом, и со словами:

– И всё-таки наши победили!

А во мне не было ни радостного ликования, ни чувства торжества. С того момента, как я услышала про операцию, в моей голове поселились очень страшные мысли: ведь его и правда могли сделать инвалидом… А это куда страшнее отрезанных волос и стянутых штанов. Каким Царь вернется в школу? Будет с опаской обходить нас стороной, или наоборот, обозлится еще больше?.. Одному богу известно, победили мы, или положили начало новой, еще более опасной войне…

Такси припарковалось у красивого двухэтажного здания ресторана с большой неоновой вывеской «Камчатский краб». На крыльце нас уже ждали Юрка, держащий в руках букет розовых роз, и тетя Оля.

Мы все дружно вошли внутрь. Какая-то бабуля проводила нас в гардероб. Я сняла осеннее пальто (мама разрешила мне поехать в нем, иначе спортивная куртка никак не смотрелась с платьем). Юрка прошел к зеркалу поправлять галстук-бабочку. А когда оторвался от себя красивого, бросил на меня быстрый взгляд, а уже через секунду таращился с отвисшей челюстью. Увидев мой наряд, друг аж глаза потер, как будто всю жизнь был слепой, а сейчас прозрел.

– Обалде-е-еть, Муха, - Юрка, раза три обвел меня восхищенным взглядом. – Какая ты красивая!

– Ты тоже ничего, - хихикнула я.

В основном я видела Юрку в вытянутых кофтах, потертых джинсах и дырявых носках. А сегодня он приоделся, так приоделся: белая рубашка с черной бабочкой, черная жилетка и брюки с четкими стрелками, волосы уложены на пробор. Я на него загляделась.

А вот мне на новое платье мама не раскошелилась. Предложила пойти в школьной юбке - карандаш и блузке. Но мне пришла идея поинтересней: в пакете с вещами, которые мне стали малы, нашла синюю облегающую кофточку, у которой сильно селись рукава. Я их еще немного отрезала, так, чтобы было чуть ниже локтя. А от летнего сарафана, который был весь усыпан красными цветочками, отрезала юбку и пришила ее к кофточке. Из остатка ткани сделала поясок, который скрыл шов между юбкой и кофтой. Все ниточки обрезала, складочки расправила и как следует отпарила свое новое платье.

Подзавила волосы, накрасила ресницы маминой тушью, а губы ее же блеском. С собой взяла тесные туфли, те, которые мне купили на первое сентября. Подумала, что лучше уж в них, чем в сапогах, у которых вместо язычков болтаются булавки.

Я впервые была в таком красивом месте: огромный зал с белыми колоннами, которые были украшены небольшими букетиками из живых цветов. Много света и прожекторов, играла музыка, а столы, накрытые белоснежными скатертями, ломились от еды. Чего тут только не было: заливное, салаты, рулетики из ветчины, запеченная рыба, пироги, и много вина и водки.

Столы стояли буквой «П», по бокам сидели нарядные гости, а на «шапке» буквы «П» - жених и невеста.

Пошли поздравительные тосты. Очень длинные и трогательные речи родни жениха и невесты у многих вызывали слезы. Даже моя мама всплакнула. Интересно, ее речи тронули, или то, что не она сидит рядом с женихом красавчиком?

– За это надо выпить!

– А мы не возражаем!

Гости стали чокаться, а мы с Юркой за обе щеки уплетали все, что набрали на тарелки.

– Наши-то, проголодались, - посмеялась тетя Оля, глядя на нас с Юркой.

Она сегодня была очень красивая: красное платье с глубоким вырезом, волосы убраны в ракушку, неброский макияж. А моя мама нарядилась так, будто это не свадьба ее коллеги, а ее собственная: белое платье в пол, в волосах какие-то цветочки, макияж очень яркий, прям голливудская актриса, не иначе.

Мамин Жора не смог прийти. Я слышала, как она в гардеробе говорила тете Оле, что у него какие-то серьезные проблемы. А тетя Оля ответила, что у мама спец по проблемным мужикам.

Начались конкурсы с переодеваниями. Тамада отвела нас с Юркой в подсобку и нацепила на меня большой рыжий парик и какое-то очень широкое черное платье. А на Юрку напялили парик с пышными черными кудрями и серебристый пиджак.

– О, как раз! – засмеялась тамада. – Вылитый Киркоров!

Юрка был высокий, стройный, и костюмчик пришелся ему впору. А вот я выглядела дистрофичной Аллой Пугачевой: балахон на мне висел как мешок на палке.

Объявили наш выход, и под песню «Зайка моя» мы с Юркой вышли в зал.

Я чуть не упала со смеху, когда он стал открывать рот.

– Рыбка моя, я твой глазик, банька моя, я твой тазик, ты стебелек, а я пестик, мы навсегда с тобой вместе! – он поднял меня на руки и закружил. В зале все смеялись и хлопали.

– Крестик ты мой, я твой нолик, ты мой удав, а я кролик, - продолжил Юрка. А я стояла на месте, и раскачивалась как маятник, пока в самом конце не запела Пугачева.

– Я ночьями плёхо сплю, потому что я тебья люблю, потому что я давно-давно тебья люблю-ю-ю, - широко открывала рот я.

В конце Юрка подхватил меня на руки, с моей головы слетел парик, что еще больше развеселило гостей. Он закружился так сильно, что когда поставил меня на ноги, я еще несколько секунд пыталась сфокусировать взгляд на магнитике для холодильника в виде гамбургера, который дали мне в качестве приза за участие. А Юрке подарили свисток. Мы поклонились и, смеясь, побежали в подсобку.