— Нет! Это не правильный выбор, это...

— Ты знаешь слово нет? — резко развернулась она. — Тогда почему не воспользовалась им, когда я спрашивала у тебя: «Не желаешь прокатиться на яхте?», «Хочешь, я дам тебе в пользование свою машину?», «А вот тебе новые часы за тридцать тысяч баксов, нравятся?»

— крикнула она. — «Да!», «Да!», «Да!» и еще раз «Да!», отвечала ты! Купалась в роскоши, сорила деньгами налево и направо, и НИСКОЛЬКО НЕ ЖАЛЕЛА о том, что я вытащила тебя из ТВОЕГО БОЛОТА! Ты сама не раз говорила, что безумно рада, что снова стала красивой и что тебе наконец-то захотелось жить, Ангел, жить, а не выживать, бегая со шваброй по коридорам.

— И все же ты была не вправе за меня решать! — смело глядя в черные глаза, прикрикнула я. — Наша дружба началась с обмана, а я ненавижу, когда меня обманывают!

— Что, прости? — Саманта повернулась ко мне ухом и звонко рассмеялась. — Ненавидишь обман? И это говорит девушка, которая за последний год представлялась десятком разных имен?

Она медленно втянула в себя воздух, подошла ко мне и положив руку на плечо, заговорила примирительным тоном:

— Я прекрасно понимала, что сиротка из неблагополучного городка видела пальмы и океан только в кино. И пошла на обман, чтобы показать ей другую сторону жизни, — вздохнула она и похлопала по моему плечу. — Теперь посиди пару минут и подумай о том, где бы ты сейчас была, кто бы тебя окружал, и каким образом зарабатывала бы себе на жизнь. А я пока сварю кофе.

Саманта взяла чашки и вышла из кабинета. А вместе с ней помещение покинули все звуки и краски. Остался только приятный шлейф аромата ее воды и мои мысли.

Я откинулась на спинку дивана и, закрыв глаза, представила, что Саманты просто не было в моей жизни.

Я продолжала работать в больнице, мало отдыхала, ходила по городу тенью, пряча лицо, переживала из-за того, что меня бросил парень из-за уродливого шрама, и вбивала в свою голову, что о любви теперь не может быть и речи. Я бы копила деньги на памятник родителям, расплачивалась с долгами за коммуналку.

И, открыв глаза, подумала о том, что имела сейчас.

И чаша весов сдвинулась в сторону Америки.

Ведь помимо роскоши, которая окружала меня на протяжении года, я сделала счастливыми многих женщин, чьи мужья обтирали об них ноги. Да, возможно кто-то мог сказать, что я продавала свое тело за деньги, но это отнюдь совсем не так: я всего лишь пользовалась им, как инструментом, помогающим докопаться до правды.

А потом я поставила на весы Артема и чаша, которую я мысленно назвала «Россия» взлетела вверх.

Я бы никогда не встретила там такого мужчину. А даже если б и встретила, то он бы попросту не обратил на меня внимания.

— Я рада, что ты утерла нос своему бывшему, — оценила Саманта, когда во время полета я рассказывала ей о своем пребывании на родине.

Мы летели в холодную Канберру, столицу Австралии, где жил мой следующий объект.

Сказать по правде, когда Саманта прикрепила на магнитную доску его фото, меня даже передернуло: краснолицый, полный мужчина с противными прищуром, гадкой улыбкой и озерцом на голове.

— Что такое, милая? — округлила глаза Саманта. — В нашем деле бывают не только молодые да жилистые, но и такие персонажи, как этот. Так что не криви личико. Вот Лиз была всеядной хищницей, — подмигнула она, и выдала мне полную информацию о пятидесятилетнем Билли Брауне.

Мы заселились в отеле неподалеку от аукционного дома, где вскоре пройдет продажа картин известных художников.

А дальше дело за малым:

— Двести пятьдесят! — выглядывая из-под широких полей черной шляпки, я подняла свой номерок.

— Двести семьдесят! — тут же отозвался Билли.

— Двести семьдесят раз, двести семьдесят два, двести семьдесят...

— Триста! — упрямо выкрикнула я.

Мой объект позеленел от злости.

Его женушка рассказала, что он большой поклонник *Герхарда Рихтера[и 1] , и, чего бы ему это ни стоило, он все равно выкупит его картину.

— Триста пятьдесят!

— Четыреста тысяч!

— Четыреста двадцать!

Пятьсот!

— Пятьсот пятьдесят! — раздраженно выкрикнул он.

Под гробовое молчание в зале на меня уставилось больше пяти десятков пар глаз.

Я театрально всхлипнула, рукой, облаченной в черную кружевную перчатку, достала из клатча платок и приложила его к уголкам глаз.

Все шло по сценарию: картина была продана Билли Брауну, а мое сердце было разбито вдребезги, потому что я мечтала подарить ее отцу, который, как и Браун, был поклонником творчества Рихтера.

А потом мне не составило труда столкнуться с ним в коридоре, поздравить с приобретением, еще раз пустить слезу, и в итоге быть прижатой к его груди.