Приняв решение, я знаками показал разведчику, что мы отойдем назад и попробуем зайти с другой стороны. Шанс того, что я ошибаюсь, и красноармейцы находятся тут по заданию командования, был ничтожным, но и его следовало проверить.

Любой строевой командир, при виде прохлаждающихся бойцов, немедленно «рванул» бы к ним, что бы крепким словом, тяжелой рукой, а может и угрозой применения оружия, вернуть их в строй. Но, ни у меня, ни у Тытаря такого желания не возникло. За самовольное оставление поля боя, по законам военного времени, положен расстрел. Зная об этом, дезертиры, спасая свои жизни, наверняка схватятся за оружие, терять им по большому счету уже нечего. Автоматчик в таком случае становится нашей первоочередной целью, других же можно будет прижать огнем, не давая дотянуться до небрежно развешанных на ветках топляка винтовок. Сейчас хорошо показал бы себя свето-шумовой заряд, но у меня с собой нет даже опытного образца. Правда есть толовая шашка. Близкий взрыв двухсот грамм взрывчатки, даже в безоболочном виде, может послужить отличным дезорганизующим фактором, что позволит захватить противника без особых проблем. Вот только штатный взрыватель относится к категории мгновенного действия, а вкрутить запал от гранаты не куда. Если же просто вставить его в запальное гнездо, то нет гарантии, что он не выпадет в момент броска, в полете или при падении. Придумывать же что-то еще, нет ни времени ни желания, перед нами не тот противник, которого стоит всерьез опасаться. Но и недооценивать было бы ошибкой. Вооруженный человек порой не предсказуем, так как ствол в руках дарит ложное чувство превосходства над окружающими и может толкнуть на совершение самых безрассудных поступков.

Однако не следует забывать и о такой структуре, как военная прокуратура, у представителя которой, руководствуясь принципами социалистической законности, может возникнуть свое, особое мнение. А доложить о случившемся придется в любом случае, так как зачищать тут всех «под ноль» я не планировал, значит, будут задержанные, с которые попадут в руки компетентных органов. А дезертиры, выгораживая себя, скорее всего такого понарассказывают, что и медали за заслуги в деле борьбы с оккупантами им мало будет.

Размышляя так, и не теряя друг друга из вида, мы медленно и осторожно подобрались на дистанцию в двадцать метров. Дальше только открытое пространство, выходить на которое желания нет, так как автоматчик явно насторожился. Изменив положение тела, он подобрался, перехватил автомат поудобнее и зыркает глазами в разные стороны. Летний лес полон разнообразных звуков, успешно заглушающих создаваемый нами шум, но чем-то мы себя все-таки выдали, раз он заволновался. Давать время, что бы он успокоился, необходимости не было. Преодолевая последние метры, я отчетливо расслышал визгливо гнусавый голос одного из дезертиров, что «работая» под блатного запугивал молодого красноармейца, стиравшего белье.

– Давай, давай старайся, – явно работая на дружков, гнусавил он, – что бы ни капельки комиссарской крови не осталось. А то мы из тебя быстро Машу сделаем.

И он непристойными жестами, под гогот своих товарищей, стал показывать, как он это будет проделывать, демонстрируя разные позиции с воображаемым партнером. И почему люди, изображая из себя представителя криминального мира, начинают разговаривать как парни с «УралМаша» в пародиях «Уральских пельменей»? Как человеку отдавшему работе в криминальной полиции более двадцати лет, мне приходилось общаться с огромным количеством людей, естественно, что творческой или рабочей интеллигенции среди них было немного. Основной контингент имел то или иное отношение к криминалу, но вот лиц с таким противным голосом я встречал немного. И, как правило «гнусавые», о воровской романтике имели представление только со слов старых «сидельцев», но старательно пытались воспроизвести их поведение, добавляя свое понятие о крутости.

В моей практике был один курьезный случай, когда такой «авторитет» собрал вокруг себя группу малолеток и, увлекая их байками о «тюремном рае», втянул в совершение краж из дачных домиков. Они таскали ему ворованное, а он перепродавал, оставляя себе почти весь навар, как бы на «общак». А поддерживая ореол загадочности и таинственности, придумал ритуал «вхождения в воровскую элиту» через целование его в задницу. Пацаны, под впечатлением рассказов, подкрепленных кучей наколок на теле, легко в это поверили и регулярно прикладывались к не самой лучшей части «авторитетного» тела. Колония для несовершеннолетних, не смотря на все старания администрации, наверное, самая жесткая в плане взаимоотношений и дурацких традиций. Если бы пацанята «заехали» туда с таким ритуалом в биографии, их бы ждал ад. Пришлось постараться, объясняя им необходимость держать это в тайне от малолетнего контингента колонии.

Услышано и увидено было достаточно, что бы сомнений в дезертирстве этих бывших красноармейцев не оставалось. О действиях мы договорились заранее, цели распределили, осталось дать преступникам последний шанс на добровольную сдачу. Прикрыв рот ладошкой, я постарался направить звук так, что бы казалось, что я нахожусь правее своего местоположения.

– Граждане дезертиры! Вы окружены сотрудниками особого отдела армии! – Прокричал я достаточно громко, что бы быть услышанным. – Немедленно лечь на землю лицом вниз…

Внутренне я настроился на диалог в стиле Глеба Жеглова, когда они брали банду «Черной кошки». Даже фразу приготовил типа: «С тобой свинья говорит командир Красной Армии». Но меня прервали выстрелами. Причем стрелять стал тот, кто разговаривал «визгливо-гнусавым» голосом, чего я меньше всего ожидал, так как оружия у него до этого не видел. Выхватив откуда-то револьвер, и удерживая его, как обычно это делают «цветные» в американских фильмах, он начал палить, яростно нажимая на курок, из-за чего ствол дергался как сумасшедший. О прицельной стрельбе тут не стоило и думать, а вот нарваться на шальную пулю можно было вполне. Поэтому разгуляться я ему не позволил, прицельно выстрелив одиночным в ногу. Раздавшаяся рядом очередь перечеркнула вскочившего на ноги автоматчика, не давая ему возможности, навести оружие в нашу сторону. Остальные замерли на месте не понимая что происходит, но после того как заорал, схватившись за ногу раненый и скрючившись упал застреленный Тытарем, они дружно повалились на землю, не помышляя о сопротивлении.

– Лежать суки, не двигаться! Работает ОМОН, – заорал я, и уже не маскируясь, продрался сквозь кустарник на открытое пространство, направив ствол автомата на дезертиров. Господи, что я несу, какой ОМОН, нет такой структуры, и долго еще не будет. Сейчас ОсНаз рулит. – Руки на затылок. Замерли на месте.

Тытарь выбрался из кустов с меньшим эффектом и куда тише. Он как тень скользнул в сторону, что бы не перекрывать друг другу сектора обстрела и занял позицию для стрельбы с колена, контролируя подходы. Я сначала осмотрел автоматчика, и только убедившись, что он мертв, пошел к лежащим на земле людям. Раненый продолжал орать, пытаясь остановить руками кровотечение. На первый взгляд пуля прошла через мягкие ткани, лишь слегка зацепив ногу, но кровила изрядно. Подобрал с земли револьвер армейского образца с оставшимися тремя патронами в барабане, бегло его осмотрел. Оружие ухожено и принадлежать «визгливому» ни как не могло, даже если бы он его где-то подобрал. Весь внешний вид горе вояки свидетельствовал о том, что такой и за неделю довел бы наган до непотребного состояния. Что бы он раньше времени не истек кровью, я кинул ему индивидуальный пакет и знаком показал, что он может им воспользоваться.