– Да ну тебя на хер! Неисправимый дурак!

Сережа засмеялся, Петр Михайлович же, судя по всему, направился за медовухой, поэтому мне пришлось спешно покидать свое укрытие, чтобы не быть уличенной в подслушивании.

– О, наконец-то! С лёгким паром, красавица! Я уж хотел идти за тобой, думал, угорела там, – объявил Серёжа, когда я зашла в беседку.

– Я задремала, - сев напротив, неловко отвожу взгляд, не в силах видеть его довольное лицо. После всего услышанного внутри у меня был полнейший раздрай. Я не знала, что думать и как быть. С одной стороны, обвинить Сережу не в чем: по сути ничего такого он не сказал, но с другой – сам тон его рассуждений был отвратителен и задевал за живое. Я пыталась понять, когда этот мужчина настоящий: когда ласково шепчет все эти нежности «малышка, Сластёнка, маленькая» или, когда пренебрежительно бросает «цветочек аленький» и «не я, так – другой»? Но сколько ни силилась, не могла, потому что он и в том, и в другом случае казался до невозможности искренним, и меня это пугало.

Ведь нельзя быть настолько ласковым, открытым, как мальчишка и в то же время до омерзения циничным даже жестоким. Ведь нельзя?

– Настёна, ау, - пощелкал Серёжа пальцами у меня перед лицом.

– А? Что? – вздрогнув, вышла я из оцепенения.

– Я говорю, иди в дом, ложись спать, а то сидишь носом клюешь.

– Нет, я… я чай хочу, - протараторила я, придя в ужас от одного лишь слова «спать». Не готова я вот так… когда у меня чувства, а у него просто… «природа».

– Чай с мятой, - предупредил он, поднимаясь из-за стола, чтобы взять стоящий на лестнице чайник.

– Отлично, мой любимый.

– Сахар?

– Да, две ложки и молока, если есть.

– Похоже на бурдомагу, - заключил он, ставя передо мной кружку с чаем мутно –молочного цвета.

– Никакая не бурдомага, - вдохнув аромат мяты, пригубила я напиток, балдея от разливающегося на языке мягкого холодка, но тут же поперхнулась, когда Сережа сообщил:

– У тебя телефон звонил несколько раз. Позвони бабке, предупреди, что приедешь завтра.

Сглотнув тяжело, собираю волю в кулак и твердо произношу:

– Я не хочу оставаться здесь на ночь.

– А где хочешь? – следует небрежный вопрос. Сережа садится напротив и чиркнув зажигалкой, проезжаясь по моим натянутым нервам, делает затяжку.

– Дома, - холодно парирую, с вызовом взглянув на него сквозь пелену сигаретного дыма. Меня трясет от напряжения и какого-то непонятного страха. Смотрю в эти прищуренные, насмешливые глаза и кажется, будто они видят меня насквозь. В следующую секунду убеждаюсь, что вовсе не кажется.

– Подслушивала? – с невозмутимым видом обескураживает меня Сергей Эльдарович.

На мгновение теряюсь, краска стыда опаляет щеки, но я тут же давлю в себе панику, и вздернув подбородок, язвлю:

– Ну, что ты?! Цветочек аленький разве может?

Он усмехается и таким тоном, словно мы о погоде говорим, спрашивает:

– Обиделась?

– А, по-твоему, не должна? – вырывается у меня шокированный смешок.

– Не должна, - соглашается он с мягкой улыбкой, словно ведет диалог с неразумным дитем. Но прежде, чем я успеваю возмутиться, поясняет. – Послушай, Настюш, я понимаю, что тебе нужны все эти разговоры о любви и обещания…

– Да не нужны мне никакие разговоры и обещания! Я просто не хочу совершить ошибку.

– Тогда не живи и не будешь ошибаться, - заявляет он, вызывая у меня желание врезать ему. Но следующая фраза гасит этот кровожадный порыв. – Жизнь - это ведь не уравнение, в котором есть правильный ответ, маленькая. Это всего лишь тот или иной выбор, и никто не знает, к чему он в конечном счете приведет: начало ли это чего-то серьезного и на всю жизнь или просто очередной опыт. Но как по мне, заморачиваться этим в твои годы – пустая трата драгоценного времени. Молодость дана, чтобы жить свободно от условностей: пробовать, изучать, ошибаться, менять, меняться самому, набираться опыта, и в конечном счете, сделать наиболее подходящий для себя выбор, чего бы он не касался.

– Как у тебя все просто, - хмыкнула я, не зная, что ответить на эти жизнеутверждающие слова.

– А зачем усложнять, Сластён? Нам ведь с тобой хорошо, интересно, весело. Тебе этого мало на данном этапе?

Вздыхаю тяжело и нехотя признаю справедливость его доводов:

– Нет.

– Тогда прекращай грузиться из-за бестолкового трепа. Я просто люблю провоцировать людей, вот и несу, порой, всякую херню. Иди лучше ко мне, - похлопал он по сидению рядом с собой. Из чистого упрямства я, конечно же, покачала головой, но надолго меня не хватило, когда он стал приговаривать. – Иди – иди, цветочек мой аленький, самый сладенький, ароматный и душистый …

– О, Господи, замолчи!
– не выдержав, рассмеялась я.

Не знаю, может, кому-то и хватило бы здравого смысла не поддаваться обаянию этого мужчины, но увы, это был не мой случай. Его по-мальчишески задорная улыбка не оставляла никаких шансов, а уж когда я подошла к нему, и он усадил меня к себе на колени, все мои страхи и сомнения в очередной раз растворились в его крепких объятиях. Он покачивал меня из стороны в сторону, кормил с ложки пловом, рассказывал забавные истории из своего детства, и мне было так хорошо, что я готова была остаться здесь не только на ночь, но и на всю жизнь. Даже снилось что-то такое, пока я дремала в кресле-качалке, дожидаясь его из бани. Но по возвращению он сказал, что мы уезжаем. У него появились какие-то срочные дела, поэтому фантазии о сельской романтике пришлось отложить в далекий ящик.