— Мы должны поговорить с этой женщиной. Возможно, Пушинка отдала ей свои шляпу и сумку.

— Да ну, бред! Наверное, это просто маленькое совпадение.

— Ничего не бред, — горячится злючка. — За все время, что мы таскаемся тут, мне не встретилось ни одной женщины в зеленой шляпе.

Я еще раз оглядываю толстуху на стульчике. Она оживленно болтает с двумя пожилыми мужчинами, и посиделки у них, кажется, довольно веселые. Все трое поочередно хохочут и то и дело отхлебывают из высоких стаканов пиво.

— Ой, — Ника вдруг чуть вздрагивает, — а может, эта тетка — мошенница? Воспользовалась доверчивостью больного человека, обчистила до нитки.

— А это мысль! — соглашаюсь я. — Лицо у нее такое противное — прямо как из криминальной сводки.

— И что же нам делать?

— Блин, не знаю… Надо подумать.

— Ну думай, рыцарь, думай, — Ника обидно хмыкает, а потом решительно идет к дверям.

Я бросаюсь за ней:

— Подожди! Что ты собралась делать?

Ника и не думает отчитываться — ныряет в бар и с нахальным видом подваливает к толстухе:

— Здрасьте!

Та перестает ржать, как лошадь, и разворачивается всем телом к злючке:

— А?

— У вас такая сумка красивая! — пьяно хихикает Ника. — Вы где такую отхватили?

— На блошином рынке в Варшаве, — с легким вызовом отвечает тетка по-русски. — Там всегда очень хорошо уступают. А что?

Я вдруг весь подбираюсь. Акцент! У тетки такой же акцент, как у деда, которому мы тут вдвоем бросились помогать. И это явно неспроста, но я все никак не могу понять, как увязать эту деталь со всей ситуацией.

— А мне кажется, вы эту сумку сперли! — восклицает Ника и чуть притопывает. — Сперли у старой больной женщины.

Лицо толстухи идет зелеными пятнами.

— ДеФочка, ты не в себе? Я не воровка. Я купила!

Я смотрю на ее желтые туфли, и в голове у меня щелкает. Твою ж мать! Да это же…

— А вот мы сейчас позовем полицию — и пусть разбирается! — кричит Ника и делает максимально грозный вид. У нее чуть ли пар из ушей не идет. Вот только такая ее грозность никак не вяжется с осоловелым взглядом.

Я отодвигаю Нику в сторону и встаю перед толстухой:

— Пушинка?

Та дергается от неожиданности и смотрит на меня с недоумением:

— Откуда вы знаете мое домашнее прозвище, молодой человек? Мы знакомы?

— Я знаю вашего мужа. Полчаса назад с ним познакомился.

— Что? — Ника смотрит на меня с неподдельным изумлением. — Петров, ты в своем уме? Какая же это Пушинка? Вообще, ни капли не похожа.

— Любовь слепа, Ника, — философски замечаю я, а потом снова обращаюсь к толстухе: — Ваш муж вас ищет, Пушинка. Правда, он почему-то сказал нам, что вы в красном платье.

Толстуха быстро допивает свое пиво, а потом улыбается мне с нахальным кокетством:

— Тарас дальтоник, впрочем, его мужского достоинства это нисколько не умаляет… Кстати, вы не знаете, почему эта девушка, — она с неприязнью указывает на Нику, перетаптывающуюся с ноги на ногу, — обвиняет меня в воровстве.

— Извините, — спохватывается Ника и становится пунцовой до корней волос. — Я просто обозналась…

— Моя подруга немного не в себе, — доверительно сообщаю я. — За ней глаз да глаз, ну вы понимаете?

Толстуха сочувственно кивает, а потом достает из сумочки зеркальце — проверяет макияж:

— Значит, Тарас таки вспомнил о моем существовании? Ну надо же! Я думала, он так до вечера и простоит у этих сигар. — Она разворачивается к своим собеседникам и игриво улыбается: — Простите, мальчики, но мне пора.

Мужчины переглядываются, а потом, перебивая друг друга, начинают что-то втирать Пушинке по-немецки. Они говорят так быстро, что я почти ничего не понимаю. Вид у обоих чрезвычайно расстроенный.

— Что они говорят? — с любопытством переспрашивает Ника.

Толстуха пожимает плечами:

— Понятия не имею.

Она неуклюже сползает со стульчика и одергивает платье:

— Я готова. Ведите меня к Тарасу.

Ника достает из сумки телефон:

— Сейчас! Надо только выяснить, где он.

— Подожди, не звони, — останавливаю я. — Давай я.

— Чего это? — она чуть ли не оскорбляется.

— Мы сейчас в открытом море, — с ухмылкой напоминаю я, — тут мобильная связь идет через спутник, так что с тебя сдерут кучу денег.